Мария Дмитренко - Михайлик

Спустя некоторое время дверь снова широко открылась и, сопя, вкатился майор, а сразу следом за ним ввели, или скорее загнали кулаками, двух заключенных. Миша пришел в ужас. Он еще никогда не видел таких людей. Они были серо-желтые. Не смотрели ни на Мишу, ни на кого. Видно, что все им было безразлично.

— К стене! Не знаете? — закричал майор, и еще быстрее, чем его слова, сильная пощечина конвоира повернула к стене голову одного узника, а второй так быстро повернулся сам, что Миша удивился. Он никогда не подумал бы, что полумертвый человек может так быстро двигаться. В ароматный майский воздух, вливающийся в окно, два узника принесли острый гнилой запах погреба.

Майор долго искал что-то в бумагах, а тем временем два узника неподвижно, как две восковые куклы, стояли, упершись носами в стену.

У Миши возникло чувство безмерного сострадания к этим людям. Ему хотелось подойти к ним и сказать, что он с ними, что он такой же, как они, так же любит Украину, что пусть они еще потерпят, что придет, наверняка придет спасение.

Майор нашел нужные бумаги и закричал сразу на одного заключенного, потом на другого, чтобы подписали. После этого позвал конвоира:

— Теперь веди их в Голешовку.

— Есть, товарищ майор! Позвольте только напомнить вам, что в Голешовке еще не убрано после арестованных с предыдущей недели. Все остальные сидят пока здесь, в подвале.

— Ничего! Завтра всех перевезем из города в Голешовку. Сюда поступят новые заключенные — после облавы в Спасовке и Выбранивце, которая начнется завтра.

Миша даже подскочил на скамейке. Он склонил голову, чтобы никто не заметил его сияющего лица. Он прямо не верил своим ушам — как раз услышал то, что и требовалось! У него душа пела от радости. Только бы его выпустили отсюда!..

Майору принесли обед. Миша с отвращением смотрел, как майор руками рвал курицу. Рюмка водки привела его в хорошее настроение. Он начал с Михаилом разговор:

— Ну, парень, расскажи, как было с тем собакой.

Миша начал рассказывать дрожащим голосом.

Но майор совсем не слушал. Он развалился в кресле, и налившиеся его глаза закрылись. Вдруг он крикнул:

— Ну, убирайся уже! Ох и штуку придумал!

Миша бросился к двери, но тут же оглянулся:

— А Бровко?

— Какой Бровко?

— Ну собака.

— Скажи, что майор Грубин отпускает тебя и собаку.

И действительно, выпустили обоих. Миша, как на крыльях, полетел из города. Когда оказался среди зеленых полей, когда дохнула ему в лицо земля и засмеялся в глаза жаворонок, Миша вздохнул легко и глубоко. Он бежал, легкий и резвый, громко подпевая жаворонкам. Бровко плелся за ним, несчастный, с клочками вырванной шерсти, с укушенным ухом и подбитым глазом, понурый и угнетенный, совсем не понимая, какую он оказал большую, хоть и невольную заслугу.

III

Ближайшей ночью, пользуясь сведениями Миши об уходе энкаведистских войск на облаву в Спасовку и Выбрановцы, отряд Украинской Повстанческой Армии командира Серого провел налет на районный центр.

Большими просьбами Миша добился, что и его взяли с собой. Как зачарованный, сидел Миша на том самом уступке у здания НКВД и смотрел, как ясное пламя било из остатков здания в небо. При свете пожара было видно, как на большом здании рядом повстанцы-пропагандисты, макая в ведро с краской скомканные тряпки, рисовали огромные надписи: "Смерть Москве", "Воля народам..."

Откуда-то приближалась стрельба. Из-за угла, держа в руках оружие, выскочили наклонившиеся фигуры. Они едва не сбили с ног Мишу. Одна потеряла энкаведистскую шапку, и она покатилась к ногам мальчика. За ними, стреляя, гнались другие. Чуть дальше сцепились: стреляли, кричали, сопротивлялись, разбежались и скрылись.

Мишу разбирает любопытство относительно Голешовки. Он побежал туда. По дороге зацепился ногой за мягкое и теплое еще тело. Вздрогнул... Но вдруг возникли перед глазами вчерашние заключенные. Миша подумал, что убитый — это энкаведист.

На Голешовке издалека была слышна стрельба. Когда Миша подошел ближе, все утихло. Миша видел только людей, которые появлялись и появлялись из-под руин еврейской синагоги. Он уже слышал, что под божницей есть просторные погреба. Миша смотрел широко открытыми глазами. Он видел, как взрослые люди плакали и всхлипывали, обнимали друг друга и стрелков из отряда, стоящих вокруг, смущенные и растроганные. Какие хорошие и добрые наши стрелки! Миша не оставит их никогда, никогда! "Только бы не отправили меня домой...» — уперся парень.