Виктор Зимаков - Долина истины

последнего боя вызывал даже сожаление и сострадание со стороны селян к этим истинным русским воинам бывшей Царской Армии. Только есаул да молодой подпоручик могли еще стоять обнявшись. Другие от потери крови и простреленных ног стоять не могли. Раны от сабельных и штыковых ударов на лице, груди и сейчас источали кровь, что от жары, пыли превращалась в яркие рубиновые сгустки и нависали гроздьями на форме и теле обессилевших воинов.

– Ну что, аника – воины, с ноткой издевательства в голосе, сидя на гнедом жеребце, – произнес Васька конокрад, – коли сами снимете золотые полеты, да цацки царские наградные. Поклянетесь служить в войске моем, так и быть выйдет вам прощение от Советской власти, а нет, так уж не обессудьте, истязания, смерть жестокую примете. Распнем несогласных на крестах из жердин осиновых, да на костре сожжем, чтоб и духу не осталось.

Из пленных свое мнение по старшинству выразил лишь штабскапитан:

– Звание, офицерское погоны и награды мной заслужены, но не куплены, право всего этого лишить имеет лишь глава Отчизны, которой я присягал. Георгиевские кресты прикрывают мой главный крест – православный, что силу духу мне придает неизмеримую ни с чем, пред казнью страшной. Сей крест, я нес и несу достойно, потому, как Бог в меня верит, и я ему доверяю себя полностью. Быть распятым – не это ли высшая награда за благочестие мое и жизнь, подаренную свыше. Страшно мне, признаюсь и не стыжусь тех слез и стонов от боли. Ты, командир, победитель сегодня, но знай, нет твоего зла – абсолютной власти, тем более веру, что всевышний не спослал мне убить нельзя. Постараюсь всякую боль перенести, поскольку знаю, что должен уйти из этого мира достойно, только тогда будет мне приют и уют в Бездне Мироздания. Вы большевики отрицаете прошлое, знать отказываетесь историю народа же своего, а кто твердит такое, не имеет сердца. Все это, други мои, по несчатью говорю и решаю за себя, вы же иначе вправе поступить без осуждения, вам решать самим.

В ответ подчиненные лишь одно произнесли: «Честь имею!» – перекрестившись при этом по православному. А далее, не сговариваясь, истекающие кровью, эти офицеры, подняв всех тех, кто не мог стоять, вдруг запели молитву русского народа – государственный гимн прошлой России. И столько бесстрашия, отчужденности, призрения было в глазах и голосе этих обреченных на гибель русских мужчин, что согнанные насильно на это лобное место молодые и старые жители этой деревни вдруг подхватили слова гимна певшего смертниками. Вот уж этого никак не ожидали палачи – наймиты и самый главный среди них инквизитор. Он просто растерялся, но не посмел остановить происходящее. В отместку за такой промах, как отринутый обществом, навязываемый всем страх, Васька хриплым голосом приказал иноземцам оттеснить уже сгрудевшуюся толпу, боясь, что сибиряки могут и вообще освободить пленных и свершить непросто неповиновение, а бунт. Видно испугавшись всего этого, Васька разрешил, кто не желает присутствовать на казни, уйти с площади. Бабы, девки, дети на сердце

слабые все разбежались по домам, осталось десятка два мужиков. Не решился главный сорвать воинские награды с офицеров, видно что-то осталось человеческое в этом садисте, но вот его подчиненные как уж возрадовались! Все эти иноземные карлики-пришельцы, оказавшись в большинстве, заимели простор для свершения злодеяний их, как обычной работы. Всласть видно было этим иноплеменникам чужую кровушку проливать. Чудовищно, бесчеловечно, жестоко и неистово кромсать живую плоть. Лютость этих интернационалистов превзошла все ожидания стоявших в оцепенении крестьян. Принесли лиходеи мешок с ржавыми коваными гвоздями, что надергали с крыши старого амбара и, повалив свои жертвы, стали приколачивать золотые погоны прямо в плечи пленённых. Свершали свои деяния эти палачи основательно. Надев верхонки на руки, приноравливаясь, чтобы металл ржавых жал попал не в мягкую часть тела, а в кость ключицы, сустава. Молотком работали по очереди, смеясь и хохоча. Видно боясь, что истязаемые умрут раньше времени. Главарь распорядился принести ведро либо таз, когда подчиненные притащили сорванную емкость с колодца, то Васька концом сабли проткнул шеи вахмистра, потом самого молодого офицера. Нацедил полную принесённую посудину кровью казнимых. После этого оторопь и жуть со страхом всех стоящих взяла. Сбились в кучу стоящие жители. Истязатели не теряли надежды, что услышат крики обреченных о пощаде, но у них из глаз только слезы красные катились, стоны из груди вырывались. Не одной просьбы о пощаде не услышали палачи. Когда-то говорили в народе о проделках сатанинских командира новоявленного, а здесь селяне воочию поняли для чего с конокрадом бывшим, баба красивая на белом коне гарцует. То, была Катька – любовница командира национальности не особо уважаемой. Любительница была она в баньке попариться, а парок не просто водой из камня выгонять, а уж обязательно кровинушкой врага заклятого. Угара, да пара кровавого не каждый мужик стерпеть мог, а Катерина кайф любила, после такой процедуры, с парком из человечей крови, дурела баба. Тело, своё на потеху часами отдавала кому не попадя. Радость дикую через слезы, стоны испытывала. Вот и сейчас, словно волки, двое подручных кинулись искать баньку подходящую. Прознали они про подобное строение в хозяйстве Долгова, но тот успел-таки спустить воду из котлов банных и загнал туда недавно родившегося теленка. В общем, навел такой срам в чистилище своем, что пришедшие ушли искать другое помещение. Нашли-таки на берегу Иши, рядом с мельницей некоего купца из Бийска. Баньку самодельную, который любил побаловаться с молодицами вдали от дома и глаз людских. Местные мужики, чтобы как-то прекратить эти издевательства, принесли крепкого самогона, чтобы закончился этот грех на земле их исконной, где ни разу капли крови невинной не проливалось. Истязатели хоть и инородцы, но к вкусу спиртного в России уже привыкли. Да еще дармовщина делала своё дело. Испили зелье то крепчайшее, а потому и над пленными прекратили издеваться. Вместо того, чтобы гвоздями приколотить