Рина Хаустова - Жанна. Фантазия в стиле готики

– Как они попали в Реймс, монсеньор?

– Дорогой, причудливой, как жизнь.

– И все же?

Не дождавшись ответа, говорит просительно:

– Расскажите. Я хочу знать все об этом деле.

Монсеньор быстро прикрывает глаза веками. Невозможно понять – как он относится к внезапному смирению Дофина. Смотрит в огонь. Начинает задумчиво:

– От вас у преблагой церкви нет тайн. Слушайте! После того, как рыцарей арестовали и обыскали одну за одной, их резиденции, не нашли ни золота, ни знаков власти магистра. Рыцарей пытали, но дознаться не удалось. Из простых храмовников никто того не знал. Высшие молчали. И тех и других пытали без перерыва, но не узнали ничего. Они признавались в чудовищных грехах под пыткой. Чего только не наговорили о себе! Но о сокровищах молчали. Король Филипп, сам желающий стать Великим магистром ордена, был в гневе. Правда открылась год спустя, здесь, в Шиноне.

Монсеньор встает и, разминая затекшую от долгого сидения руку, неторопливо ходит по залу. Муаровая сутана ползет за ним, вкрадчиво шелестя.

– Вам, вероятно известно, что здесь, в башне Кудрэ, были заключены пять руководителей ордена вместе с самим Жаком де Моле. Стены башни хранят об этом лете особую память – знаки, которые, по преданию, начертал на стенах сам великий магистр или его спутники. Эту башню часто посещают разные люди – отцы церкви, прорицатели и философы, пытаясь разгадать тайну знаков. Одни говорят, что это колдовская тайнопись, в которой зашифрованы соблазнительные и ужасные пророчества о золоте, о власти, о конце времен. Другие полагают, что это карта, на которой начертана тайна пропавшего золота ордена Храма и его реликвий…

Монсеньор замолкает задумчиво. Вдруг улыбается по детски:

– Я сам в дни юности провел перед этими таинственными знаками несколько ночей.

– И что? Вам что-то открылось?

Монсеньор отвечает, уклончиво качнув зрачками:

– Если и есть в знаках скрытый смысл, Богу не было угодно открыть его мне, своему слуге… Но более склоняюсь я к тому, что это не более чем занятие для рук, чтобы успокоить истерзанный пытками ум и бесполезно искать в этих знаках откровения, либо знака свыше…

Монсеньор крестится. Продолжает:

– Итак, летом Шинон посетил король Филипп в сопровождении Ногарэ и королевского палача метра Фрибо. На второй день пыток мессир Рембо де Каромб, командор Заморья, выдал место, где были спрятаны сокровища ордена и в ту же ночь проколол себе горло заточенной на камне пряжкой от плаща. Его тело бросили в реку. По его указаниям сокровища отыскались в тайном подвале парижского Тампля. Свою находку король скрыл, не желая делиться с папой Климентом. И скрывал сокровища почти семь лет. Уже после смерти Жака де Моле, после смерти Ногаре и папы, он в час смерти приказывает письмо, реликвии и золото отдать на сохранение святым отцам в Реймс. Святые отцы разделяют сокровища и скрывают их в разных местах, сведения о которых передают по наследству реймсские епископы.

Дофин заводит за спину оледеневшие вдруг ладони:

– Золото ордена, какое оно?

– Обычное золото, мой Дофин. Желтый бес в доброй старинной чеканке. Его много. Очень много! В летописях реймсской епархии осталось упоминание о том, что для того, чтобы его вывезти из Парижа, понадобилось несколько десятков повозок.

Дофин бегает по залу, потирая на ходу руки. Подходит к столу и снова берет в руки документ:

– Реликвии ордена – что это?

– Это меч Великого магистра и его корона. Очень древние. Их история восходит к основанию ордена в Иерусалиме. Меч принадлежал некогда Готфруа де Бульону, а корона – тот самый венец, что отверг великий рыцарь, когда его хотели провозгласить королем Иерусалимским. Корону венчает огромный красный камень – в прежние времена знаменитый на весь христианский мир, кровавый карбункул рыцарей ордена Христа. С этой святыней связано много легенд. Корона, якобы, приносит всемогущество тому, кто оденет ее на свою главу с Божьего благословения. Ходили разговоры, что с королем Филиппом случился удар именно в тот час, когда он попытался увенчать свою голову этим венцом.

Дофин ведет пальцами по строчкам документа. Палец дрожит, то замирает, то возносится вверх на несколько строк, то снова падает вниз и вновь дрожит, Возбуждение рисует на его бледном лице багровые пятна:

– Почему в письме Жак де Моле называет моего отца святым? Разве он не обычный сумасшедший? Ведь он же просто Безумец? А?

– Вспомните – разве не называют вашего отца в народе Благословенным королем? Разве не говорят – глас народа – глас Божий?