Рина Хаустова - Жанна. Фантазия в стиле готики

Монсеньор неспешно загибает пальцы. Губы Дофина кривятся и он прерывает с досадой:

– Когда не было чумы и бунтов?

– Верно. Но что скажет о прозрениях Великого магистра сын безумного отца?

Монсеньор поднимается из кресла и произносит мягко, почти кротко:

– Или вы не слышали, мой дорогой Дофин, что всех королей Франции, короновавшихся в Реймсе после короля Филиппа, называют «проклятыми королями»? Разве вы сами не чувствовали никогда, что над жизнью ваших предшественников и над вашей тоже, висит темная неумолимая рука рока? Вы никогда не чувствовали обреченность, которая держит в плену ваши дела, ваши помыслы и вашу жизнь?

Дофин бледнеет. Всматривается в глубину себя. Видит много мучительного, того, что хотел бы не вспоминать. Трясет головой.

Ходит кругами по залу, то останавливаясь надолго, то вновь возобновляя бег. Он похож на лиса, взявшего след. Вдруг улыбается легкомысленно. Говорит:

– Быть может, письмо все же написано уже при моем отце? А вас обманули?

– Исключено.

– Почему вы не допускаете это?

– Со дня смерти короля Филиппа письмо хранится в Реймсе. Его содержание известно с того времени… Я готов засвидетельствовать это перед Богом. Оставьте сомнения. Думайте о том, что делать!

– Что делать? – голос Дофина звучит насмешливо.

– Именно – что делать! Если вы оставите свое неверие, поверите в подлинность этого документа, то поймете – ваше время приходит.

Дофин меняется в лице. Трет щеки, стирая улыбку… Окунает глаза в документ. Внимательно идет по ровным строчкам. Об одну претыкается. Отрывает взгляд. Спрашивает:

– Этот посланник от Бога, чистый как Лилия – кто это?

– Это покажет время. Пусть он придет. Церковь сумеет распознать его.

Дофин кивает.

– Хорошо! Допустим, я поверил в посланника. Что я должен ему отдать?

– То, что хотел и чем не смог владеть король Филипп!

– Что он хотел? Это известно?

– Это известно! Титул Великого магистра, его власть, знаки его власти и золото ордена.

– Где мне взять все это? – Дофин вновь становится насмешлив, а тон резок и зол.

– О знаках власти ордена Храма мне ничего неизвестно, моя власть ничтожна и не простирает рук за пределы Шинона, а золото ордена, как мы знаем, долго искали после кончины короля Филиппа, да так и не нашли.

Он лукаво прищуривается:

– Да и будь у меня золото ордена, я не ждал бы посланника с небес! Я бы вооружил и послал против англичанина войско, более многочисленное, чем бывает камней на морском берегу…

Монсеньор прерывает насмешливую речь Дофина:

– Реликвии скрыты в тайных местах, известных архиепископу Реймса, а золото ордена спрятано в сокровищнице кафедрального собора…

– Что!!!

Дофин Карл застывает на месте. Когда он начинает говорить, голос из тихого шепота понемногу вырастает в крик:

– У вас золото ордена! Я всегда это подозревал! Церковь! Церковь владеет золотом ордена! И скрывает это! А тем временем государство гибнет! Это ли не предательство! Это ли не измена! Предатели! Предатели!

Он трясет сжатыми кулаками. Его гнев громогласен и отдает подмостками.

Монсеньор невозмутим. Неторопливо кивает головой. В глазах запряталось презрение. Он тихо роняет рассудительные неторопливые слова:

– Хранить – не значит владеть, мой дофин. Золото ордена отдано в благословенные руки церкви на хранение. Сейчас вы потребуете отдать реликвии и золото вам. А мы ответим – нет.

Лицо Дофина наливается синевой. Монсеньор продолжает кротко:

– Мы скажем – нет, потому, что все золото мира не поможет тому, кто проклят, чьи помыслы, даже самые благие, обречены на поражение и позор. Мы скажем – нет, потому, что эти реликвии и золото предназначаются не вам. Что стоит Государь без Божьего благословения? Золото утекает через его пальцы в песок небытия. Нет, мы должны позаботиться, чтобы они попали в указанные в документе руки. Великий магистр завещал свой меч и корону не вам, а тому избраннику, кто много лет спустя придет в Шинон, чтобы снять проклятие и вступиться за королевство и королевскую кровь. Так пожелал распорядится Бог и Он завещал нам сделать это!

– Бог? Или Жак де Моле, которого осудила церковь?

Монсеньор молча смотрит на взбешенного Дофина. Поднимает палец, тихо грозит. Постой жест, почти отеческий.

Дофин отступает. Трет щеки руками. Понемногу опоминается. Идет к монсеньору. Смиренными губами касается пасторского перстня. Отступает. Садится в кресло напротив. Он деловит: