Нелли Шульман - Вельяминовы. За Горизонт. Книга вторая. Том первый

– Седину закрашивать не придется, – она подмигнула Леону, – я могу и тюрбан надеть… – тюрбан прилагался к вечернему наряду. Леон ткнулся губами в мягкую, пахнущую ванилью, белую шею:

– Надень. Отправляясь под хупу, я рассчитывал на скромную жену… – Ривка хихикнула:

– Не такая я и скромница, что я тебе докажу, мой дорогой старший партнер… – Леон закрыл глаза:

– Она была в ремиссии. Врачи надеялись, что рак не вернется, но, на всякий случай, посоветовали оперировать и вторую грудь. Ривка не хотела, я ее убеждал, что мне все равно… – ему, действительно, было все равно:

– Я ее люблю, – Леон вытер лицо рукавом рубашки, – то есть полюбил, а ведь я и не думал, что так получится… – он только хотел попрощаться с женой:

– Я все это ей говорю, но я даже не знаю, слышит ли она меня… – бледные, сухие губы были сомкнуты:

– Весной она смеялась, что протезы протезами, а у других дам в ее возрасте еще и вставные зубы… – Ривка подмигивала своему отражению в зеркале:

– Эта судьба меня миновала, – замечала жена, – улыбка у меня голливудская…

За последние две недели Ривка ни разу не пришла в сознание. Леон приезжал в больницу прямо из офиса. Он строго велел своей секретарше звонить ему даже на деловые встречи и переговоры. Он сидел у изголовья больничной кровати, прижав к щеке холодную руку жены:

– После курса облучения у нее выпали брови и ресницы… – последний курс, в начале сентября, был бесполезен, но Леон еще на что-то надеялся, – не надо, чтобы мальчик видел ее такой… – Леон тяжело опустился на пластиковую скамейку, испещренную следами от окурков:

– Ривка сама бы этого не хотела… – он уронил поседевшую голову в ладони, – мальчику тринадцать лет, всего тринадцать, а Ривке только сорок пять… – Леон не верил в Бога, но с началом болезни жены, стал думать о застреленной им в Бельгии Катрин:

– Она говорила правду, – сердце закололо, – она ни в чем не была виновата, а я спокойно убил ее и наше будущее дитя. Господь ничего не забывает, я теперь за все расплачиваюсь… – взглянув на часы, он решил связаться с офисом:

– Пусть присылают курьера с папками, – Леон обосновался на складной койке в палате жены, – и надо набрать профессора Горовиц, на кафедре…

В середине сентября, когда Ривку перевезли в Маунт-Синай, Леону неожиданно позвонила вдова полковника Горовица. Он знал, что Джошуа дружит с Хаимом, но редко разговаривал с женщиной:

– Со времен ареста полковника мы почти не виделись. Хотя с Ривкой она сталкивалась по делам благотворительности… – после визита в Израиль Ривка заинтересовалась помощью стране:

– Мистер Циммерман, – деловито сказала профессор, – я слышала о болезни миссис Ривки… – женщина помолчала, – я загляну к вам, если вы позволите… – она появилась на такси, в сопровождении сына. Парень тащил кошелку с пластиковыми контейнерами:

– Все замороженное, – сказала миссис Дебора, – приедете из госпиталя и разогреете. Вы сейчас думаете о Ривке, – добавила женщина, – но вам надо что-то есть… – оставив сумку на кухне, Хаим нырнул в комнату Джошуа:

– И соберите сына, – попросила профессор Горовиц, – у нас десять комнат, мальчику будет легче. Хаим гуляет с соседскими собаками, а миссис Ривка мне говорила, что Джошуа любит животных… – Леон заезжал к сыну каждый день. Сначала мальчика поселили по соседству с комнатой Хаима:

– Но они решили делить спальню, – вспомнил Леон, – парням так веселее… – он ходил с сыном в Центральный Парк. Темные глаза Джошуа были заплаканы:

– При мне он держится, – понял Леон, – он плачет по ночам… – Джошуа не смотрел на отца:

– В школе все хорошо, – сын кусал губы, – не волнуйся, здесь прямой автобус до французского лицея. Тетя Дебора вкусно готовит, на шабат мы ездили в Бруклин… – Джошуа не сказал отцу о стакане чая и заветренном печенье, полученном из рук ребе:

– Хаим сказал, что так принято. Удостоиться аудиенции большая честь… – Джошуа, разумеется, ни о какой аудиенции не просил:

– Меня вызвали к Торе, – это было совершенно неожиданно, – ребе читал молитву за болеющих. На кидуше он подошел, пригласил выпить с ним чаю… – Джошуа старался не плакать прилюдно, но в кабинете ребе он не выдержал. Слезы капали в чай, мальчик шепнул:

– Я все время прошу Бога, чтобы мама выздоровела, но я понимаю, что такого не случится. Пусть она хотя бы придет в себя, поговорит со мной и папой. Пусть я ее увижу, пожалуйста… – крепкая, теплая рука погладила его по голове: