Нелли Шульман - Вельяминовы. За Горизонт. Книга вторая. Том первый

– Я только знаю, что по этому адресу произвели арест, – бессильно понял он, – я не могу выяснить, куда пытался позвонить Грешник… – на почтамте непременно потребовали бы судебный ордер, которого у Доктора не было. Он решил сделать еще одну попытку:

– Мой друг, господин Юнио, перед отлетом жалел, что он не продолжил сотрудничество с вашей полицией, – осторожно сказал Доктор, – мы можем помочь в ведущемся силами безопасности расследовании по поводу передатчика… – Нкрума спокойно взглянул на него:

– Господин Шуман, – президент щелкнул зажигалкой, – вы врач, а ваш друг, насколько я понимаю, бизнесмен… – Шуман открыл рот. Президент добавил:

– Я не сомневаюсь, что вы оба обладаете большим опытом подобной работы… – Нкрума тонко улыбнулся, – однако вы мне нужны в профессиональном, если так можно выразиться, качестве… – Шуман все не сдавался:

– Но, господин президент, как вы знаете, господин Ритберг видел бандита, Грешника, на почтамте… – Адольф зашел на почтамт за открытками для соучеников, – он бежал, мы не могли его остановить, но я больше, чем уверен, что он русский… – Нкрума не сказал Шуману, что судебный ордер ни к чему не привел:

– Грешник звонил в Лондон… – номер отправили в посольство Ганы в Великобритании, – но там не нашли, кому принадлежит телефон. Такого номера просто не существует… – Нкрума напомнил себе, что русские могли засесть и в Лондоне:

– Ладно, у нас есть описание так называемого месье Этьена… – владелец гаража, угнав легкий самолет, словно провалился сквозь землю, – а месье Жозефа мы сломаем, рано или поздно. Но мы сами займемся следствием, я не доверяю белым… – президент отпил кофе:

– Может быть, – бесстрастно отозвался он, – однако, как я говорил, я не люблю постороннего вмешательства во внутренние дела моего государства. Занимайтесь непосредственными обязанностями, господин Шуман, оставьте кесарю кесарево…

Отвернувшись от него, Нкрума подозвал официанта: «Скажите Берри, пусть подает десерт».

Рыжая листва деревьев в Центральном Парке золотилась под ярким солнцем. Лучи заиграли в тиснении на папке итальянской кожи:

– Донован, Ньютон, Лежер и Ирвин. Мистер Лео Циммерман, старший партнер… – из папки в беспорядке торчали куски желтой бумаги, вырванные из юридических блокнотов, визитные карточки, клочки записей.

Леон курил, привалившись к стене. Сбросив измятый пиджак от Brooks Brothers, он закатал рукава пропотевшей рубашки:

– Езжайте домой, мистер Циммерман, – мягко сказал лечащий врач, – выспитесь, пожалуйста. Несколько часов ничего не изменят. Миссис Циммерман без сознания и вряд ли она придет в себя… – доктор замялся. Леон вздохнул:

– Вы хотите сказать, что мою жену накачали наркотиками… – врач неожиданно жестко ответил:

– Вы предпочитаете, чтобы она кричала от боли, мистер Циммерман? У нее последняя стадия рака молочной железы, с метастазами в позвоночник и гортань. Она не может ходить, она почти потеряла голос. Дайте ей возможность закончить жизнь в покое… – Леон не мог поверить, что Ривка умирает:

– На бар-мицве Джошуа мы танцевали, она весь праздник провела на ногах… – совершеннолетие сына отметили пышно, в Центральной Синагоге на Лексингтон-авеню, куда Циммерманы заглядывали только по праздникам. Ривка зажигала свечи в шабат. Домой, в пентхауз с видом на Гудзон, не допускалась свинина или устрицы, а в остальном, как говорил Леон, его деньги кормили хороших евреев:

– Я еврей плохой, – смешливо разводил он руками, – я даже Израиль навещал всего один раз… – Ривка согласилась на поездку два года назад, когда, по уверению Леона, в стране все успокоилось:

– После возвращения все и началось, – сглотнул Леон, – сначала ей вырезали родинку… – врачи утверждали, что операция сделана только из предосторожности, – потом у нее оказался плохой анализ… – следующая операция проходила в гинекологическом отделении:

– Ей посоветовали пройти курс радиотерапии, выписали таблетки, но все оказалось тщетно… – прошлой Ханукой Ривка легла в Маунт-Синай на радикальную операцию:

– Она не боялась, она у меня вообще смелая… – Леон не чувствовал слез, текущих по лицу, – ей удалили грудь, но и это не помогло… – на бар-мицве сына Ривка носила протез:

– Протез и парик, – он вспомнил веселый голос жены, – хорошо, что в моем родном Бруклине парики ходовой товар… – парик был роскошным, из натуральных, вороных волос. Стоя перед зеркалом, Ривка огладила шелковый костюм от Сен-Лорана: