Нелли Шульман - Вельяминовы. За горизонт. Часть вторая. Том третий

– Шкурки от мандарина в общем не опасны для рук, – лукаво заметила Хана, – но спасибо, кузен… – отведя от нее взгляд, Виллем откашлялся:

– Если вы согласны, то в понедельник, после свадьбы, вас ждут в нашем посольстве для подписания контракта… – Хана взялась за бокал:

– Я позволю себе несколько глотков, кузен Виллем… – серо-голубые глаза взглянули на него, – спасибо, что Конго поверило в Аарона и Тикву, за это надо выпить… – Виллем велел себе:

– Не смей. Усадишь их… то есть ее в такси, и поедешь на набережную Августинок. Зачем я ей нужен, она звезда Бродвея и Голливуда… – Виллем только и мог, что подлить ей шампанского:

– Выпьем, кузина Хана, – он скрыл вздох, – я тоже очень рад, что все так сложилось.

Белая, с легким румянцем щека лежала на большой руке. Черные ресницы касались русской буквы «В».

Шторы в мансардном номере на верхнем этаже Отеля Дю Фландр задернули, но Виллем слышал шуршание автомобильных шин и гудки на улице:

– Восемь утра, – он скосил глаза на стрелку хронометра, – в одиннадцать у меня репетиция венчания, – Виллем вел к алтарю тетю Лауру, изображавшую невесту, – потом обед с директором Горной Школы. Хорошо, что я еще застал его в городе, что он пока не уехал на каникулы.

Виллем хотел поговорить о возможности дальнейшей учебы для стипендиатов фонда де ла Марков. Каждый год они с Маргаритой оплачивали места в университете Леопольдвиля для десяти будущих инженеров и врачей:

– Первые ребята скоро получат дипломы, – понял Виллем, – как время летит. Если Горная Школа согласится, мы сможем послать пару выпускников в Париж. Маргарита обещала поговорить с медицинским факультетом Сорбонны насчет стажировки для врачей… – ресницы Ханы щекотали его руку, однако Виллем не хотел шевелиться. Он боялся разбудить девушку:

– Мы поздно легли, если это можно так назвать, – он невольно улыбнулся, – пусть она отдыхает, она устает на концертах…

Глядя на Хану, он думал о цветах саванны. На юге, в Катанге, за несколько весенних недель, равнина и холмы покрывались радужными лепестками:

– Потом начинается жара и все вянет, – он закрыл глаза, – но весенним утром на траве лежит роса. Когда мы с Клэр ночевали в саванне, я всегда собирал ей букет… – он, было, подумал выскочить на улицу и принести Хане цветы:

– Ее каждый день заваливают цветами после выступлений… – Виллем аккуратно протянул свободную руку к телефону, – но кто ей варит кофе по утрам, кто готовит завтрак? Она живет одна, вернее, не живет, а кочует. Я знаю, что это такое. Я сам долго был один, то есть и сейчас один… – он шепотом заказал кофе и фрукты:

– Еще круассаны, джем и масло, но это для меня, она такого не ест… – положив трубку, Виллем спохватился:

– Она говорила, что любит сыр… – извинившись перед парнем с кухни, он добавил к заказу сырную тарелку и яйца:

– Яйца ей можно. Она вчера смеялась, что студенткой жила на яйцах. Тетя Лаура не обращала на нее внимания, после смерти дяди Мишеля она росла одна…

На ковре валялась пустая бутылка шампанского и подсохшие шкурки мандарина. Виллему не хотелось отрываться от ее нежного плеча. Она коротко стригла черные волосы, красивые губы улыбались во сне. Хана уютно сопела, прижавшись к его боку:

– Нам повезло, – подумал Виллем, – в отеле остался единственный свободный номер. Пусть комната маленькая и взбираться сюда надо по лестнице, – на шестой этаж лифт не ходил, – но нам повезло… – вчера Майеры уехали на Монмартр ближе к полуночи:

– Хана хотела выпить коктейль, – вспомнил Виллем, – мы заглянули в гостиничный бар. Я решил, что посажу ее в такси и пойду пешком на набережную Августинок, здесь близко. И до церкви близко, только перейти Люксембургский сад. Мне некуда торопиться, я могу остаться в постели… – он так и собирался сделать. Один коктейль превратился во второй:

– Я сказал, что если она не хочет ехать на Монмартр, то можно проверить, есть ли номера здесь… – за дверью раздалось шуршание, – получилось, что был только один номер. Я проводил ее наверх и… – Хана поцеловала его первой:

– Еще в лифте, – Виллем все улыбался, – потом на лестнице, потом в номере, потом… – холодный нос потерся о его небритую щеку:

– У тебя борода рыжая, – весело шепнул хрипловатый голос, – доброе утро, Арденнский Вепрь… – стриженый затылок колол его ладонь. Виллем с сожалением оторвался от ее губ:

– Доброе, – он поцеловал серо-голубые глаза, изящный кончик носа, сладкое ухо, – доброе, Хана… – она приподнялась на локте: