Марианна Федорова - Игнач Крест

* О т р о к - слуга, младший дружинник, воин.

До начала собрания Господы было еще много времени, и Степан Твердиславич решил отправиться на владычье подворье. Помещалось оно здесь же, в детинце на Софийской стороне, и обычно посадник расстояние такое во всякое время года проходил пешком, но на этот раз он предпочел поехать, чтобы не привлекать к себе и своему посещению владыки внимание новгородцев. По этой же причине приказал он подать разъезжий возок, в котором отправлялся лишь на охоту, а в обычное время им пользовались его тиуны* да огнищане*, а не затейливо украшенные боярские сани с медвежьей полостью.

Новгород гудел, был растревожен недобрыми вестями с северных и западных границ, а главное - слухами о надвигающейся с юго-востока неведомой силе, уничтожающей на своем пути все. Это порождало напряженное ожидание, всяческие кривотолки, достаточно было малейшего предлога, чтобы великий город оказался охваченным мятежом, каких немало бывало в его бурной истории, чтобы вспыхнул он, как от случайной искры сухая трава на лугу или стог сена.

Вот и дом Святой Софии - величественный шестиглавый собор, которым так гордятся новгородцы. Возведенный двести лет назад еще при князе Владимире, сыне Ярослава Мудрого, и новгородском епископе Луке Жидяте, известном своей ученостью, собор с тех пор снаружи мало изменился: стены, выложенные из бесчисленного количества розовой плинфы*, белых камней разнообразной формы и размеров, скрепленных розоватым от примеси толченого кирпича известняковым раствором, стояли несокрушимо.

* П л и н ф а - тонкий кирпич, толщиной около 2,5 см, употреблявшийся древнерусскими зодчими.

Как всегда при виде Святой Софии, у Степана Твердиславича потеплело на сердце, и он подумал: «Вот так и мы, новгородцы, как камни стен Святой Софии, все разные, все не похожи друг на друга, но крепче любого раствора связала нас общая судьба».

Степан Твердиславич любил свой город, несмотря на частые мятежи и распри, с его неожиданными, подчас странными, подчас чудесными событиями, с его неизбывной силой и завоеванными вольностями, любил более всего на свете, исступленно и праведно, хотя никогда и ни с кем не говорил об этом. Но что делать сейчас? Как спасти его? Тяжелые думы одолевали посадника.

Наконец возок, подпрыгнув, въехал на просторный двор, напоминавший размерами скорее площадь, и остановился у епископских палат. Степан Твердиславич вылез из возка и огляделся. В хозяйственные и жилые постройки, в архиепископские палаты и другие помещения входили и выходили всякого рода и звания люди: монахи, ключники, птичники, тиуны, гости свои и заморские, окрестные крестьяне, дворовые холопы, вареи* и прочая челядь. Все куда-то торопились, лениво прохаживались по двору только рядовые, десятские и сотские собственного архиепископского полка, выделяясь из всех могучей статью и вооружением. Проходя мимо Степана Твердиславича, они почтительно, но достойно кланялись ему, шапки не ломали. Отвечая на поклоны, посадник усмехнулся. По виду воины эти были сущие увальни, но он-то знал им настоящую цену, знал чуть не всех наперечет и высоко ценил их воинское мастерство, верность городу и владыке.

Нынешний архиепископ Спиридон вступил на свое поприще тогда же, когда и Степан Твердиславич, уже восемь лет назад, при обстоятельствах для них не только не благоприятных, но прямо страшных. Тогда случился редкий в этих местах, а потому особенно напугавший людей трус земли, всего за пять дней до возвращения Спиридона из Киева, куда он ездил ставиться* к митрополиту Кириллу после избрания новгородским архиепископом. Мало того, в то же лето 14 мая среди бела дня затмилось ясное солнце, а потом случилось горе великое: весь богатый урожай погиб из-за ранних морозов. На Новгород и все его волости обрушился небывалый голод, который продолжался до весны. Кто мог не прослезиться тогда, видя лежащих прямо на улицах мертвецов и младенцев, изъедаемых псами?

Спиридон был избран архиепископом новгородским по жребию из трех кандидатов: его самого, Иосифа, епископа Владимиро-Волынского, и игумена Саввы Гречина. Сам же Спиридон до избрания служил дьяконом в княжеском соборе Святого Георгия в Юрьевом монастыре, расположенном как раз напротив Городища, где были княжеские хоромы, в трех верстах от Новгорода, у самого Ильмень-озера, только на другом его берегу, там, где Волхов вытекает из озера.