Юлия Гнатюк - Игорь. Корень Рода

Гроза понимал, что на сей раз прощается навсегда. Больше не будет надежды на встречу, никакой и никогда! Мимолётное прикосновение Звениславы жгло чело, а внутри звучали её слова: зачем ты пришёл к нам, как тот хазарин, чтобы убивать и грабить чужие дома?.. И хотя она простила его, и они расстались по-доброму, на душе было только чувство вины и непомерная горечь.

Старый мореход, который ведал из разговоров воинов, что у сотника на берегу остался родной брат, глядя на его терзания, молвил:

– Всё оно, рабство проклятое, виновато. Забирает не только людей, но и жизнь их калечит, и души. Будь доволен, сотник уже тем, что он жив и здрав…

– Я ведь хотел долю свою за сей поход Звениславе оставить, мне то оно зачем, да не решился, чуял, не возьмёт она! – горьким шёпотом выдохнул Гроза Хорю.

– О том и я подумал, и потому кое-что из нашей доли в лодку бросил, когда тебя, сотник, беспамятного доставлял, – так же негромко ответил десятник. – Перед рассветом мы с Калинкой тот сундук с добром в мастерскую занесли, и я слово взял с Калинки, что он скажет о нём женщинам только после нашего ухода…

– Добре, – кивнул сотник и привычно провёл дланью над ярлом. Ощутив под рубахой пустоту, молвил со вздохом: – Я вернул Звениславе её обережник. Столько лет хранил, и всё-таки он меня к ней привёл. Теперь пусть далее Звениславушку оберегает…

Хорь только кивнул. Его жилистая стать опять вытянулась в сторону берега, как будто к ногам были привязаны невидимые каменья, а тело стремилось вырваться из оков и умчаться ещё хотя бы на несколько сладких мгновений туда, в уютный дворик за невысоким дувалом, где сейчас плачет – он чувствовал это – его Юлдуз, рассыпав волнистые волшебные волосы по округлым плечам. Рядом с ней, насупившись, держит в руках последний подарок странного Хурра пятилетний темноокий малец. Маленькая лодочка в его руках качается и плывёт по невидимым волнам, как сейчас качается большая лодка с настоящими воинами, на которой Свободный уплывает всё дальше от Юлдуз и Халима, от острова Абаскун, от берегов Гургенского моря в свою далёкую северную страну…

Киев

После ухода дружины в дальний поход на Хвалисское море прошло два месяца. Последние летние дни выдались жаркими. Воевода Олег, разумея, что вернётся дружина поредевшей, основательно готовил молодых воинов, да и кочевники могли наскочить лихим вихрем в земли Руси, а опытных воев в Киеве осталось не так уж много. Варяжская дружина, что составляла ещё со времён Олега Вещего костяк Киевской дружины, ушла в полном составе с воеводой Фарлафом. Оттого у воеводы Олега под началом осталась не такая уж и большая сила: полки Подольский, Берестянский, Древлянский да Северский были полками более по названию, нежели по численности. И сии немногие силы нужно было сплотить так, чтобы при случае они могли дать добрый отпор. Потому старался воевода Олег держать свою невеликую дружину в полной готовности. Рабочих рук и так не хватало, а тут ещё учения и сборы, – действия киевского воеводы вызывали недовольство, но в душе каждый разумел, что без того и полевые работы, и собираемый урожай могут оказаться во вражьих руках.

Олег вообще забыл, когда ночевал в своём тереме; он поселился на это время в изведывательском доме в самом дальнем уголке Ратного стана. Он помнил уроки своего отца и разумел необходимость доброй Тайной службы, оттого в укромном доме появлялись иногда постаревшие изведыватели и вели с воеводой, как прежде с князем Ольгом Вещим, свои особые беседы. От Ерофеев изредка прибегала черноволосая молодая девица, востроглазая и гибкая, что тростинка. Она сообщала на словах, что велели передать отец и брат, приносила небольшую бересту или клочок тряпицы с непонятными для стороннего человека знаками. Это давало возможность Олегу знать замыслы кочевников, ромеев и иных ближних и дальних беспокойных соседей.

Вот и нынче Олег вернулся запылённый и пропотевший, первым делом ему хотелось освежиться. Раздевшись, с наслаждением погрузился в тихую воду небольшой непровской затоки. Грёб неторопливо и, немного поныряв, повернул назад. Вышел из воды умиротворённый и расслабленный. Едва успел надеть порты, как трижды прозвенел колокольчик, два раза подряд и один чуть погодя. Стременного нет, значит нужно идти открывать самому. Накинув рубаху и на ходу застёгивая пояс, пошёл отворять незаметную калитку в высокой изгороди, отделяющей Ратный стан от остального града. За калиткой узрел лукаво улыбающуюся младшую дочь Ерофея, в простом сарафане, с оберегом на загорелой шее и корзинкой, полной алой малины, в руках.