– Теодор объяснит, что мы попали в автокатастрофу. У него и бумаги соответствующие появятся, – Анна припарковала машину:
– Женится, конечно. Я ему не родила ребенка, а он хотел. Если бы родила, может быть, он бы меня пощадил. Не стал бы доносить. На Марту ему наплевать… – дочь дремала на заднем сиденье. Анна повторила: «Она не умрет, не сгинет в детском доме. Моя дочь будет жить». Марта поморгала длинными ресницами:
– Товарищ Коонен такая красивая. Почти как ты, мамочка… – девочка потерла лицо: «В Цюрихе, нам с тобой надо записаться в аэроклуб. Папа летает, и мы тоже начнем».
Спускаясь по улице Горького, миновав бульвары, Марта вспоминала первый, самый страшный шаг, из самолета в синюю, бездонную пропасть. Лиза была рядом, но Марта, все равно, закрыла глаза. Она крепко держалась пальцами за кольцо. Сердце замерло, она посчитала до тридцати, как учил инструктор, и дернула. Парашют раскрылся с мягким шорохом. Почувствовав прохладный ветер на лице, девочка, робко, подняла веки. Это было красиво, так красиво, что, оказавшись на земле, Марта, немедленно потребовала: «Еще!». При втором прыжке она внимательно, следила за землей. Раскинув руки, девочка закричала что-то неразборчивое, радостное. Лиза улыбнулась:
– Я всегда так делаю. В детском доме, замечательные ребята, но наверху я такая счастливая, – девочка показала на небо, – что не знаю, как сказать… – девочки сидели на земле. Марта восторженно, тяжело дыша, стянула шлем. Лиза наклонила голову:
– Тебе косы надо будет остричь, с ними неудобно. Как у меня… – девочка провела рукой по коротким, вороным волосам.
– Она все-таки очень похожа на маму… – подумала Марта, когда девочки, собрав парашюты, возвращались к ангару, где обучали новичков.
Марта не говорила Лизе, что скоро уезжает из Москвы. В школе тоже никто, ничего не знал, но к подобному привыкли. Родителей часто отправляли в длительные командировки или переводили в другие города. На доске почета, у кабинета директора, фотографии некоторых отличников заменялись другими школьниками. Марта помогала выпускать пионерскую стенную газету. У девочки был отличный почерк, она бойко печатала на машинке. В школе Мадонны Милосердной преподавали стенографию и секретарское дело.
В школьной библиотеке хранилась подшивка газет за последние два года, с аккуратно заклеенными белыми бумажками строчками из статей. Марта видела в учебнике истории, в главах, посвященных революционному Петрограду, зачеркнутые чернилами фамилии. Это были Зиновьев и Каменев. Троцкого, конечно, ни в одном учебнике давно не было, и быть не могло.
Миновав лоток с мороженым, Марта вздохнула. Нельзя было и подумать о том, чтобы есть пломбир на холоде. Летом, в Нью-Йорке, они с матерью сидели в открытом кафе, с мороженым и вафлями.
– В Цюрихе теплее, – Марта поправила кашемировый шарф, – может быть, мама с папой мне разрешат не только дома мороженое есть.
Она носила хорошо сшитое, твидовое пальто, беретку, и аккуратные сапожки. Ранец пришлось взять с собой. Все считали, что Марта отправилась в училище, на Поварскую улицу. Девочка остановилась напротив Моссовета, у щита с наклеенной «Правдой». Республиканцы, в Мадриде, и по всему фронту, продолжали удерживать позиции. Марта, тоскливо, подумала:
– Хоть бы папа чаще радиограммы присылал, мы волнуемся. Он летает, у него нет времени…
Рузвельт выиграл президентские выборы. В Америке, Марта не обсуждала с одноклассницами политику, девочки ей не интересовались. Фредди Коркоран, старший брат Хелен, поддерживал Рузвельта:
– Он спас нашу страну во время кризиса, мисс Рихтер, – серьезно заметил юноша, – мы нуждаемся в таких людях, как он.
Марта вспомнила белые бумажки в стенгазете. Мать объяснила, что Зиновьев и Каменев были агентами Троцкого, организовали убийство Кирова, и покушались на жизнь Сталина:
– Даже если все правда, – внезапно, сказала себе Марта, – зачем убирать их имена из истории? В американских учебниках написано, кто убил президента Линкольна… – она пробежала глазами статью о будущей сталинской Конституции.
– Конституцию двадцать четвертого года принимал съезд советов, – Марта пошла дальше, – он собрался через пять дней после смерти Ленина, но в учебнике не написано, что конституция была ленинской. А эта сталинская, хотя Иосиф Виссарионович жив… – из входа в метро пахнуло теплом, Марта потянула тяжелую дверь. Подняв голову, она полюбовалась бронзовыми светильниками.
Читать дальше