Василий Шавлюк - Труд и Дом. Воспоминания и размышления

Остановлюсь ещё на одной работе, которая хотя и не считалась строго обязательной, но я её охотно делал по своей инициативе. Речь идёт о заготовке веников для бани и метёлок для кухни. На другой стороне от железной дороги была такая рощица, называлась Копатьково. В ней росло много берёзок, которые выросли и требовали подрезки. Вот здесь и пригодилось умение подрезать деревья. Я берёзки подрезал, чтобы они росли стройно, а не кустом. Лучшие ветки от обрезки я собирал и из них вязал веники для бани, а также и метёлки для подметания полов. Получается двойная польза. Эти берёзки живут и сейчас, превратившись в большие, стройные деревья. Кроме кошёлок и веников, я ещё заготавливал из низкосортных сосёнок, тоже путём подрезки, так же удобные метёлки, согнутые под прямым углом. Они хорошо служат для подметания золы по подам русских печей. Очень удобный инструмент для домашней хозяйки. Маме они нравились.

В начале октября 1941 года на дорогах появились первые немецкие части. Ехали в основном на легковых машинах, мотоциклах и грузовиках, беспрепятственно. Тут же население бросилось, как и в сентябре 1939 года, на станционные склады (немцы даже не успели организовать их охрану) и всё ценное, что там находилось, было разобрано. Хоть в этом была польза – товары не достались немцам. Брату Ивану достался большой картонный ящик концентрата пшённой каши, что очень помогло нам выжить. Мама употребляла этот концентрат для приготовления супов или каш, а с молоком это было как раз то, что надо. Его хватило на всю семью больше, чем на полгода.

В нашей местности никаких боёв ни в 1939, ни в 1941 годах не было, так же и никакой стрельбы. Изредка пролетали самолёты как советские, так и немецкие. Один раз мне пришлось наблюдать воздушный бой нашего самолёта с немецким на большой высоте. К сожалению, наш самолёт, вроде бомбардировщик, был подбит немецким, небольшим самолётом, в воздухе загорелся и ушёл к земле. Но с такой высоты он к земле ушёл далеко и мы не могли сказать, где конкретно и как он приземлился.

Отставших от своих частей русских солдат немцы продвигавшихся на восток беспрепятственно пропускали дальше, но перед городом Молодечно, примерно 30 км от нашей деревни, немцы создали огромный лагерь военнопленных, куда эти несчастные люди и попадали. Они ведь не знали про эту хитрую ловушку. Там возник кромешный ад. Мы, дети, недалеко от этого места пасли коров и видели этих несчастных людей за колючей проволокой, с жёстким контролем. Но иногда нам удавалось перебросить через ограду кусочек хлеба, картофелину, свеклу, морковку, но это была капля в море. А тем, кто остался и не двигался «на восток» немцы не возражали у кого- либо из жителей деревни остаться для помощи по хозяйству. И таким образом сохранить себя. Появился такой «помощник» и у нашей семьи. Это был молодой шофёр из подбитого грузовика, звали его Караулов Анатолий Фёдорович. В Крыму, ст. Первомайская, осталась его мать Ксения Петровна. Таких, как наш Толя, в деревне оказалось вроде 10 человек, но я всех их не знал. Толя впоследствии попал в партизаны и служил в нашей армии. Был ещё Барышников Володя. Этот Володя уже после войны даже приезжал в нашу деревню, благодарил хозяина, что он его приютил в трудное время, встречался с местными его знакомыми, девушками. Был он неравнодушен к моей сестре Оле, но мама была почему-то против их отношений.

Вступившие в нашу и в соседние деревни немцы вначале вели себя корректно, никаких арестов, насилия, пожаров не было. Не было и грабежей. При задержке продвижения по железной дороге солдаты разбегались по ближним деревням, были не прочь поживиться маслом, яйцами, салом и др., но только с согласия («добровольного») жителей, и не путём грабежей. Один раз как-то офицер – кавалерист у мамы «попросил» через разговорник: «Хозяйка, мне надо одна курица», но увидев бедность – отстал.

А вот в нашей округе жили три еврейские семьи, то их сразу же куда-то увезли. Одну девушку из этой семьи, её звали Роза, жителям удалось спасти – во время облавы её не было дома, а впоследствии никто её не выдал, люди её укрывали и она была спасена. А ведь за укрытие еврея или за связь с партизанами был установлен расстрел на месте!

При немецкой оккупации, не знаю как в других, но в нашей зоне, были сохранены школы, работали прежние (до оккупации) преподаватели, сохранились советские учебники, некоторые один на весь класс, а по некоторым предметам и ни одного, их же никто не выпускал, но было и другое – был добавлен немецкий язык (особенно разговорный) и была почти до основания искажена белорусская грамматика, что сильно отразилось на обучении детей. Я единственный из своей деревни, окончив начальную школу в соседней деревне (при оккупации 2 и 3 классы) и за 7 км Забрезскую 7-летнюю неполно-среднюю школу (4 и 5 классы при оккупации, а 6 и 7 – уже после освобождения в 1944 году), то есть 3 года ходил в любую погоду, зимой и летом за 7 км в 5- 7 классы. Правда, в 6 классе мы не доучились, немцы в нашей любимой школе сначала держали конюшню, а затем она и вовсе сгорела. Пришлось доучиваться в частном доме.