Николай Алексеев - Розы и тернии

Андрей то и дело погонял коня, хотя тот скакал и так очень быстро. Молодой человек вез в вотчину известие о смерти Феодора Иоанновича.

Дело в том, что Луке Максимовичу захотелось провести праздник Крещения в своей семье, и он уехал из Москвы, оставив в ней приемыша, дав ему наказ – чуть что случится, скакать немедля в вотчину с весточкой. Андрей так и сделал. Едва он услышал о кончине царя, как оседлал коня и пустился в путь.

Теперь до вотчинки Шестуновых, которая, сказать кстати, звалась Многогнездною, от обилия в боярском саду птичьих гнезд, было уже не далеко; еще десятка два скачков доброго коня, и путник въехал в ворота усадьбы.

– Боярин! Андрей Лукич приехал! – будил холоп Луку Максимовича, недавно привалившегося соснуть после обеда и уже успевшего забыться крепким сном.

– Андрюшка? Стряслось, стало быть, что в Москве, уж не хуже ли стало царю! – воскликнул боярин, поспешно вскакивая.

Андрей уже входил в опочивальню.

– Здравствуй, батюшка! – поздоровался он, почтительно целуя руку названого отца.

– Здорово!.. Что там случилось?

– Ох, случилось скорбное дело! Царь долго жить приказал.

– Помер царь-батюшка, надежа, царство ему небесное, вечный покой! – печально проговорил Лука Максимович. – Когда скончался?

– В ночь на сегодня.

– Чего ж ты раньше-то сюда не приехал?

– Поутру только сам узнал. Стоном стон стоит теперь в Москве!

– Еще бы! Этакое дело! Кто теперь царем будет?

– Сказывают, что царица Ирина. Опять же толкуют и то, что она от мира удалиться хочет…

– Смута идет, али так мирно все?

– Пока что мирно. Слухи ходят…

– А ну, какие?

– Перво-наперво, говорят, что откажись Ирина – быть царем Борису.

– Глупство! Перемерли у нас все бояре родовитые, что ль?

– Однако народ не прочь – потому привык к Борису… Потом еще слух идет, что хан Крымский готовится на Русь набежать…

– Гмм… Штука плохая, коли царство без главы будет, а басурманин нагрянет…

– Еще кое-что толкуют несуразное…

– Ну?

– И сказывать неохота: слух пускают иные, что Борис Федорович царя зельем уморил.

– Думаю, пустое это… Кто сам себе враг? Что за прибыль Годунову царя извести? Теперь ведь, что еще с ним, с первым человеком на Руси, будет, бабушка надвое гадала… Может, и ничего, останется, как был, а может, и худое что приключится.

– Ну, вряд ли что худое! По-прежнему его все слушают: и бояре, и простой люд…

– Надо в Москву скорей ехать. Митька! – крикнул он холопа. – Давай-ка снаряжаться к пути… О-ох, бо-о-же мой! Какая беда с царством Русским стряслась! Не помер бы Димитрий царевич, не скучали б мы теперь, был бы наследник, а теперь – на! – бормотал боярин, снаряжаясь к дороге.

Боярин Лука Максимович был среднего роста, еще не старый мужчина; в его темных волосах и бороде еще только начали появляться серебристые нити седины; лицо его дышало здоровьем, небольшая полнота сообщала боярину сановитость. Он был веселого характера и большой говорун, но вспыльчив, хоть и отходчив, и во время гнева становился крутенек. Ничего общего в наружности между Лукою Максимовичем и Андреем не должно было бы быть. Действительно, они рознились ростом – Андрей был выше, волосами, несмотря на то что у обоих они были темными – волосы приемыша слегка вились и были мягкими, у названого отца они были прямы и жестки, но глаза… странно! Глаза их были чрезвычайно похожи. Один и тот же цвет, одинаковый разрез, рознились они только выражением. Такие сходные глаза могли быть только у близких родственников, а между тем никакого родства не могло существовать между приемышем и его воспитателем.

– А ты чего шубу-то скидаешь? Чай, не стоит и раздеваться на такой срок недолгий – сейчас едем, – заметил Лука Михайлович Андрею, увидев, что последний готовится скинуть тяжелую шубу.

Андрей замялся.

– Я… того… Я в вотчинке остался б, пока что.

– В такие-то дни?! Али с ума спятил?

– До завтра только. Поутру, чуть свет, в Москву отправлюсь.

– Гмм… Что тебе здесь-то делать? Едем-ка лучше.

– Нет, уж позволь.

– Устал с пути, что ли? Уж не больно такой переезд огромный, чтобы так устать.

– Устал… Не от пути, а так, от всего иного… Поднялся поутру раным-рано, все на ногах, – почему-то смущаясь, говорил молодой человек.

– Ну, твое дело! Оставайся, коли охота… Митька! Вели коней седлать – со мной ты и еще человек пяток холопей поедет. Ну, живей беги! А ты, Андрей, завтра беспременно ранним утром в Москве чтоб был, слышь?