Александр Брыксенков - Рижские цветы

С базаром получился полный облом. Рижский рынок был совсем не похож на российские рынки. Много света и простора. Чистота, аккуратность. Продавщицы в белых фартуках.

Рижский Центральный рынок

Лешка в своих солдатских сапогах, в грязном, прожженном в нескольких местах ватнике, в мятой шапке совсем не вписывался в чистюльную среду латышского рынка. Торговки поглядывали на него явно неприязненно. Нужно было сваливать.

И на центральном вокзале делать было нечего. Ни теток с мешками, ни бабок, торгующих мелочёвкой, ни карточных игроков, ни беспризорной братии, но зато много милиционеров. Лешка поспешил исчезнуть и с вокзала.

Голод стал донимать. Осталась последняя надежда – санитарный поезд на станции Чиекуркалнс (Лешка удивился, что он запомнил название станции). Если поезд не ушел, то там накормят.

До станции Лешка добрался уже к вечеру. Поезд не ушел. Голодающий пацан нашел вагон-кухню и поднялся по ступенькам. Из тамбура выглянула, очевидно, повариха: «Чего тебе, мальчик?»

«Тетенька, дайте хлебушка, очень хочу есть», – жалобным голосом проблеял Лешка. Женщина зашла в вагон, отрезала половину буханки и вручила её Лешки: «Поешь, сыночек». После чего стала распрашивать его о родителях, о том, куда он едет. Лешка, что-то плел и при этом отщипывал кусочки хлеба и отправлял их в рот.

Он съел половину пайки, а другую сунул в карман: на утро. Захотелось пить. Лешка отправился к вокзальчику, там должна была быть вода.

У вокзальчика на скамейке, привалившись к стене сидела девчонка лет десяти, Она была вся в слезах. По всему было видно, что плакала горемыка давно.

– Ты чего хлюпаешь? – наклонился над ней Лешка.

– Хочу кушать.

– Сильно хочешь?

– Сильно.

Лешка вытащил из кармана заначку:

– На ешь.

Девочка ела и рассказывала свою историю. Оказывается они с братом ехали в Латвию, говорили, что там жизнь хлебная. Они круглые сироты. Никого у них нет. И жилья нет. А с братом они растерялись в Пскове, и где он сейчас она не знает.

– Как тебя звать?

– Вера.

– Вот, что, Верка. Одна ты пропадешь. Будешь при мне. Всем говори, что ты моя сестра. Поняла?

– Ага. Поняла.

– А, теперь айда спать укладываться.

– А, где спать-то будем?

– Сейчас найдем подходящий вагон.

Искать пришлось долго. Для ночлега подходил не любой вагон. Ночи еще были холодные и для ночевки нужно было найти пустую теплушку: в ней хоть не дует. Наконец нашли. Лешка с трудом отодвинул дверь. В вагоне было пусто. Он подсадил Веру, затем заскочил и сам.

Теплу́шка» – вагон НТВ (Нормальный Товарный Вагон), переоборудованный под перевозку людей или лошадей.

Вагон бвл пуст. В одном углу они обнаружили горку стружек. Разровняв горку, дети улеглись на стружки, прижались для теплоты друг к другу и крепко уснули.

Лешка проснулся от холода, да и по нужде приспичило. Он отодвинул дверь. В лицо брызнуло солнце. Он брызнул в ответ, после чего повернулся в угол, где спала Вера и проорал:

– Верка! Вставай!

– Ой, где я?

– Вставай, вставай! Пойдем за добычей. Санитарный поезд еще не ушел.

Беспризорники вылезли из теплушки, двинулись к вокзальчику, чтобы сполоснуть лица под краном и напоролись на наряд милиции. Их задержали и к вечеру отправили в детприемник-распределитель.

Вера была испугана. Лешка успокаивал её:

– Чего ты дрейфишь? Посмотрим, что за контора. Если что – слиняем в два счета.

– А, что мы там делать будем?

– Не знаю. Но хотя бы помоемся. Я в бане месяца три не был.

Всё Задвинье было в сирени. Но не в той, вульгарной, в линялом фиолете, которую Лешка привык видеть в деревенских палисадниках. Нет! Здесь сиреневые кущи были роскошно убраны махровыми кистями, окрашенными в интенсивный фиолетовый цвет с оттенками от голубого до розового. Подчеркивали щедрость картины отдельные включения белой сирени. И аромат! Запах юного лета и чего-то доброго, многообещающего.

А еще тюльпаны! Красные и желтые. Яркие и веселые, как королевские солдаты. На всех клумбах! Лешка удивлялся: «И чего цветы никто не рвет? У нас их давно бы смели под корень».