Юрий Торубаров - Западный поход

– Как «уехал»? – подскочил Федор.

Купец пожал плечами.

– Давно?

– Дня три, четыре.

– Назад вертай! – вновь заорал Федор, на этот раз кучеру.

Подъехав к себе, он выпрыгнул из кибитки и, прежде чем захлопнуть дверцу, бросил:

– Нету тебе здеся никакой лавки. – Плюнул и торопливо открыл дверцу.

Поднявшись к себе, Федор сбросил в сердцах свой тулупчик на стол и заходил по комнате, приводя мысли в порядок. Первое, что пришло ему в голову, это снарядить погоню. Он был уверен, что с ним уехал и Егор. Он вызвал к себе Андрюшку, которому приказал готовить дружину в погоню за Камбилой и Егором. Федор сразу угадал, куда могли направиться эти двое. Хотя ему потом сказали, выезжали они через западные ворота.

– Сбить с толку! – решил посадник, еще больше уверовав в то, что они бежали на восток.

Правда, на всякий случай послал он небольшой отряд и на запад. Но те вскоре воротились ни с чем, никаких следов они обнаружить не смогли. Федор потирал руки:

– Нет, Андрюха их разыщет. Они еще ответят у меня за все!

На несколько дней в Москве прекратилась вся внешняя жизнь. Невиданный снежный буран, принесенный западным ветром, буйствовал над столицей. Он был настолько силен, что вырывал из рук людей охапки сена, которые те пытались донести до своих животных. Люди боялись отойти на несколько шагов от жилья: не дай бог, еще унесет. Ветер валил с ног, забивал глаза, невозможно было сделать и несколько шагов. И под каждой крышей стала рождаться страшная мысль: конец света.

Не знали, что делать, и в хоромах великого князя. Долго терпел Симеон Иоанович, ожидая окончания невиданного досель природного буйства. Но не вытерпел и стал собираться, чтобы сходить за митрополитом, и уже в церкви вместе с ним просить Всевышнего о пощаде. Снаряжался он основательно. Надел из мягкой телячьей кожи штаны, спрятав под ними мягкие катанки. Поверх рубахи – суконник. А на него – шубу задом наперед, чтобы грудь не застудить. На голову надел шапку и повязал ее у горла. Лицо обмотал сюрагой, оставив только щелки для глаз. Не забыл собачьи рукавицы на веревке. Когда появился у митрополичьей обители, всех до ужаса напугал. Это был живой снежный ком. И только княжеский голос привел чернецов в чувство.

Феогноста застал в его домашней молельне. Узнав князя по голосу, митрополит поднялся с колен и подошел к нему. Тот успел снять шапку и развязать сюрагу. По лицу митрополита было понятно, что тот весьма доволен приходом великого князя. Он понял, зачем тот пожаловал, но все же спросил:

– Уж не в Успение ли Богородицы хош меня позвать?

– Туды, владыка, туды! – И кивком головы подтвердил свои слова.

Митрополит посмотрел на окно: за ним была сплошная чернота. Он какое-то время был в раздумье, потом сказал черницу, выглядывавшему из-за спины великого князя:

– Неси одежонку в опочивальню.

Митрополит собирался долго. В его одевании принимал участие сам князь. При виде такой заботы по сердцу владыки разливалась благодать. Чернецы их проводили до храма.

На крылец они вышли с молитвой.

– Ослаби, остави, прости, Боже, прегрешения наша, вольная и невольная… – Вой ветра и снег, забивающий рот, заставил их замолчать.

Войдя в храм, они были ошеломлены: он был забит народом. Стоя на коленях, все самозабвенно молились. Молитва усилилась, когда люди увидели митрополита и великого князя, которые тотчас присоединились к молящимся. Молитва была долгой, сосредоточенной. Когда выщли на улицу, им показалось, что ветер несколько поутих. Один чернец вызвался проводить князя. Он попрощался с митрополитом, прижавшись щекой к его щеке. Молились они не зря. На следующий день ветер начал стихать. А после обеда вся Москва, вооружившись лопатами, расчищала проходы.

Когда жизнь потихоньку вошла в свою колею, Симеон велел пригласить к себе Дементия Давыдова и Юрия Воробьева. И те узнали от князя, что он хочет послать их с письмом к константинопольскому патриарху.

– Я давно думал, кого послать, и выбрал вас.

При этих словах князя они благодарно склонили головы. Симеон не стал скрывать от них, что прописано в послании, и пояснил, что митрополит отказал его венчать, объясняя это тем, что раз он неразведенный, то вторично венчать нельзя. А разводить не хочет, говоря:

– Бог терпел и нам велел. А я ее видеть не могу, – проговорил князь таким голосом, что его нельзя было не пожалеть, – это змея, а не человек. У ней и тело змеиное: холодное, шершавое.