Нелли Шульман - Вельяминовы. За горизонт. Книга вторая. Том пятый

– Смотря в какой музыке. Дворжак и Сметана в нынешней обстановке очень политизированные композиторы, не говоря о творчестве Кафки…, – Джованни надоело ходить вокруг до около:

– Питер в тридцать восьмом году тоже боролся со здешними бюрократами…, – он подтянул к себе костыль, – министерство иностранных дел долго запрягает, а ездит еще дольше…, – он довольно резко прервал посла:

– Моя жена, падчерица, то есть миссис Майер-Авербах и жена мистера Майера пошли в полицию…, – в груди закололо, но Джованни велел себе терпеть, – однако британское посольство должно послать ноту здешнему правительству…, -Смит покачал головой:

– Мистер ди Амальфи, откровенно говоря, пока я не вижу никакого повода для подобных действий. Существует дипломатический протокол, – костыль с грохотом опустился на блестящий паркет:

– Плевать я хотел на протокол, – громко сказал Джованни, – мистер Майер не мог пропасть просто так, его арестовала здешняя госбезопасность, то есть руки к его исчезновению приложили русские…, – Смит явственно вздрогнул:

– Мистер ди Амальфи, успокойтесь, пожалуйста, – примирительно сказал дипломат, – я здесь человек новый, я приехал две недели назад, но даже я могу сказать, что правительство Дубчека находится на грани падения. Русские могут ввести сюда войска и арестовать главу страны, чтобы прекратить либерализацию. В такой ситуации судьба мистера Майера…, – Джованни холодно сказал:

– Ничего не значит. Вы работали в России, вы знаете их поговорку. Мой пасынок не щепка, летящая при рубке леса, а человек…, – он все-таки вышел из себя, – у него есть жена, они в скором будущем ожидают рождения детей. Вы не можете…, – он размеренно подышал, – не можете и не должны списывать его со счетов, как случайную жертву…, – посол заволновался:

– Мистер ди Амальфи, поймите и вы меня…, – он подлил Джованни чая, – у нас есть своя субординация. Вы работали на армию, пусть вы и гражданский человек, вы знаете, что это такое…, – Джованни выпрямился:

– Знаю. Поэтому сейчас вы проведете нас в комнату безопасной связи, где мы позвоним в Лондон…, – Генрик шепнул:

– Тетя Марта сюда прилететь не сможет, но Иосиф отлично знает немецкий и у него под рукой есть любые паспорта…, – посол помялся:

– Хорошо. Но, учитывая нынешнюю ситуацию, я бы не советовал вам участвовать в дальнейших, – он помешал чай, – сомнительных выступлениях. У оппонентов режима есть подпольная радиостанция, – он кивнул на радиолу с бронзовой эмблемой «К и К», – они, не стесняясь, критикуют режим. Я слышал о спектакле мистера Майера именно по их каналу…, – Генрик вскинул голову:

– Я играл в Будапеште в пятьдесят шестом году, – посол открыл рот, – я никогда не отменял концертов и сейчас не собираюсь. Что касается радиостанции, то если режим затыкает людям рот, то их право – высказывать свое мнение, господин Смит. В этом и заключается демократия…

Радиола внезапно затрещала. Через помехи до них донесся знакомый, высокий женский голос. Она говорила на немецком языке:

– Шмуэль в Будапеште тоже работал на подпольном радио, – вспомнил Генрик, – Аарон говорил, что трансляциями заведует молодой драматург, господин Гавел…, – Тикву, видимо, переводил именно он:

– Но здесь почти все понимают по-немецки, – подумал Тупица, – ее услышит весь город …:

– Мой муж, режиссер Аарон Майер, вчера был арестован силами местной госбезопасности, – сказала Тиква, – видимо, по наущению будущих советских оккупантов. Его вина состоит в том, что он поставил оппозиционный спектакль. Если вам дорога свобода, – Тиква повысила голос, – приходите сегодня вечером к театру «На балюстраде», где состоится концерт и протест против незаконного задержания господина Майера. Долой диктатуру СССР! Да здравствует независимая, демократическая Чехословакия!

Ложечка посла со звоном упала на блюдце.

В почти семьдесят лет Наум Исаакович щеголял легкой, почти юношеской походкой. Память у него тоже была отличной, хотя, как он выражался, для порядка, он иногда записывал что-то в простой черный блокнот, перетянутый резинкой. Канцелярию ему привозил из зарубежных поездок Саша:

– Он вырос хорошим мальчиком, – Эйтингон потер крепкий подбородок, – я хотел, чтобы меня заменил Матвей, но Матвея мы потеряли…, – Сашу он терять не собирался. Науму Исааковичу только не нравилось болезненное, как он считал, увлечение мальчика окончательно спятившей дочерью Журавлевых:

– Пора подвести под этим черту, – хмыкнул он, – пусть она гниет во Владимирском Централе. Мальчик привезет сына из Британии…, – Эйтингон знал о ребенке, – и у него появится настоящая семья…, – он, впрочем, не считал предполагаемое кураторство Марты Журавлевой настоящей семьей. Девушка, по мнению Эйтингона, пошла и внешностью и характером в мать: