Особняк на Виноградах, где помещалась квартира Майеровых, стал районным комитетом партии:
– Ваш отец был коммунистом, – заметила она Адели и Аарону, – он сидел в Дахау за свои убеждения, однако не думаю, что он был бы счастлив увидеть Прагу такой…, – Клара обрадовалась британским газетам и американским журналам в ларьках:
– По крайней мере, здесь правительство Дубчека действительно либерально, – одобрительно сказал Джованни, – мой завтрак не обойдется без The Times…
Они поселились в тихой гостинице неподалеку от еврейского квартала. Клара, было, подумала позвонить Марте. Кузина не знала, что они отправились в Чехословакию:
– Но зачем, – пожал плечами Джованни, – у нас отпуск, мы проводим его в путешествии. Здесь совершенно безопасно, а Марта сейчас занята будущей свадьбой и всем остальным…, – Клара отозвалась:
– Почему только Тиква решила рожать в Мон-Сен-Мартене? Я бы и в Лондоне нашла ей хорошего акушера. Хотя дома и стены помогают, а Эмиль ее вырастил и он отличный врач…, – Джованни усмехнулся:
– Мы с ним увидимся и раньше, в Вене…, – Клара собиралась приехать в поселок к дате родов, – он появится в Австрии к нашему возвращению…, – Гольдберг привозил старшую дочь на летнюю школу в университете:
– Успокойся, – подытожил Джованни, – все сложится отлично. Приятель Аарона прав, город стал совсем другим…
Кроме «Проданной невесты» в опере, они успели сходить в музей, прокатиться на кораблике по Влтаве и посидеть за пивом «У Флека». Клара отвела семью к зданию бывшей еврейской гимназии, где тоже обосновались какие-то партийные функционеры:
– Там спали судетские дети, – она указала на большие окна спортивного зала, – но недолго, их потом разобрали по семьям, а остальных покойный дядя Питер отправил в Лондон. Тогда Гитлер еще только готовил аннексию Чехословакии…, – Клара поняла, как повезло ее семье:
– Мы выбрались отсюда только благодаря документам, подписанным покойным Мишелем и Теодором, – подумала женщина, – они ходатайствовали за нас перед британским правительством. Людвиг был коммунистом, но спасение жизни человека важнее, чем все партии, вместе взятые. Иначе нас ждала бы страшная смерть, – Клара видела «Превращение», но все равно передернулась, – как Грегора Замзу…
Тиква, казалось, уменьшалась на глазах, сжимаясь в комочек:
– Он тоже считал, что должен исчезнуть, – донесся со сцены ее странный, высокий голос, – считал, пожалуй, еще решительней, чем все остальные…, – девушка распласталась на половицах. Загремели грубые шаги, зрители замерли:
– В Вене финал был другим, – Клара подалась вперед, – это они сейчас придумали…, – кто-то крикнул с места:
– Так же и наша страна! Ее заморили голодом, заткнули ей рот, загнали в угол…
Аарон, в потрепанной форме советского солдата, легко подняв неподвижную девушку, свалил ее в тачку. Он подмел половицы, что-то бормоча, колеса тачки заскрипели. Яркий луч осветил пустое место на сцене:
– Долой русских, – раздался еще один молодой голос, – долой СССР…, – зрители вскакивали на скамейки, скандируя:
– Браво, Майер! Долой русских, долой СССР, долой, долой!
По дороге в неизвестный ему пражский район Бубенеч, сидя в такси, Генрик слушал скороговорку британского радиодиктора. BBC передавало программу о будущих выборах в США. Несколько дней назад кандидатом от республиканской партии объявили Ричарда Никсона:
– Демократы, после убийства сенатора Роберта Кеннеди, еще не достигли согласия по кандидатуре, – заметил ведущий, – однако, скорее всего, они выставят на гонку сенатора Хьюберта Хамфри, нынешнего вице-президента страны…, – молоденький парнишка, таксист, покрутил головой:
– Я не все понимаю, – парень свободно объяснялся по-немецки, – очень быстро говорят…, – он взял сигарету из золотого портсигара Генрика, – я занимаюсь английским языком, но пока плохо разбираю такую речь…, – переведя ему слова диктора, Генрик поинтересовался:
– Вы хотите уехать на запад…, – окинув его откровенно недоверчивым взглядом, таксист внезапно улыбнулся:
– На стукача вы не похожи. Министерство Госбезопасности их одевает на один манер и глаза у них оловянные, – машина свернула к парку Стромовка, – вы турист, что ли…, – Генрик кивнул: «Именно так». Парень одобрительно отозвался:
– Парк у нас красивый. Я бы тоже здесь рос, если бы не коммунисты, – он помрачнел, – неподалеку наш семейный особняк, то есть бывший особняк…, – оказалось, что мальчику всего двадцать лет:
Читать дальше