Александр Бубенников - Годунов. Трагедии Смутного времени

Грамоты патриарха должны были успокоить народ, внушить ему веру в православное единство, разрушить опасные слухи о том, что владыка Игнатий является сторонником унии с римско-католической церковью, уже распускаемые кем-то. Люди все чаще шепотом говорили друг другу, что царь Дмитрий Иванович совсем не тот человек, за которого выдает себя. Это совсем не сын Ивана Грозного, а чернец Гришка Отрепьев, сбежавший из Чудова монастыря, или еще какой самозванец. Если убрать его с московского престола, то патриарх Игнатий мигом сбежит в Польшу к иезуитам и будет до конца своей жизни получать пенсию от короля Сигизмунда Третьего за унию, официально принятую им на старости лет.

А теперь, пока суд да дело, Лжедмитрию Первому пришлось услышать требование Боярской думы. Он вынужден был распустить отряды казаков и польских наемников, которые привели его в Кремль. Лишь только после этого дума, в которой заседали люди, служившие Федору Ивановичу и Борису Годунову, увенчала природного государя царской короной.

Сразу после восшествия Лжедмитрия Первого на престол магнаты Речи Посполитой и важные московские персоны начали плести против него многочисленные заговоры.

До Литвы и Польши докатились слова Василия Шуйского, сказанные им достаточно широкому кругу высокопоставленных заговорщиков:

– Самозванец Лжедмитрий нам был нужен только для того, чтобы покончить с Борисом Годуновым, а потом и его сынком Федькой, согнать их с престола. Идея Филарета Романова, желавшего через чернеца Гришку Отрепьева донести до нас саму возможность самозванства и уничтожения Годуновых, сработала. Только вот на престоле теперь сидит не Отрепьев. Его рожу я хорошо запомнил, когда он сопровождал бывшего патриарха Иова в думу. Но это и не царевич Дмитрий Иванович. Его труп с перерезанным горлом я своими глазами видел в Угличе, прикасался к нему, сам вел разыскное дело. Всем известно, что царевич страдал падучей немочью, оттого и погиб, зарезался ножичком, играя в свайку. Видели вы этот недуг у нашего нового царя? То-то и оно! Страдая падучей, он никогда на коня не влез бы, а всадник Дмитрий отменный и воин, каких мало. Ну да ничего. Упасть с трона мы ему поможем, пусть он и падучей не страдает.

Эту вот боярскую правду, опасные речи Шуйского Лев Сапега подробно изложил новому государю Дмитрию Ивановичу. Канцлер театрально разводил руками, жаловался на то, что не сыграл до конца свою политическую роль, до сих пор не сумел сломать непокорное Московское царство. Он напомнил тщеславному самозванцу его обещание, данное невесте Марине Мнишек и ее отцу, своему будущему тестю. Дмитрий клялся бросить им под ноги все царство и обогатить их род на тысячу поколений вперед. Иезуитам и королю Сигизмунду он говорил, что утвердит в Русском государстве латинскую веру.

Так получилось, что во главе похода против Москвы, финансируемого из польских и литовских земель, стоит уже не Лев Сапега, а Юрий Мнишек. Канцлер терпеть его не может, даже ненавидит. К Юрию Мнишеку примыкают магнат Вишневецкий и король Сигизмунд. В результате канцлер Сапега вроде оттесняется на второй план во всем этом деле, сулящем огромные выгоды всем тем персонам, которые помогли Дмитрию Ивановичу утвердиться на престоле.

– Вон куда вывернуло дело, начатое по идее моего давнего знакомца Федора Романова, – проговорил Сапега. – Ведь так мы с тобой можем в пух и прах рассориться с королем Сигизмундом и его сыном Владиславом, не так ли?

– Даже не знаю, что сказать тебе на этот счет, – задумчиво произнес государь Дмитрий Иванович. – Наверное, дело и вправду может дойти до того, что польские магнаты попытаются использовать меня, московского царя, против короля Сигизмунда Третьего.

– Тебе, русский царь, все известно не только о заговоре Шуйского, но и о злоумышлениях против нашего короля, – с доверительными нотками пробурчал Сапега и одобрительно покачал головой. – Надо же, ты знаешь то, о чем я не хотел бы и слышать. Тебе ведомы причины и нежелательные последствия заговоров, плетущихся в Москве и Речи Посполитой.

– Глядишь, скоро деньги из Москвы в Польшу потекут. Да и наоборот. Все они будут истрачены ради победы тех персон, которым и принадлежат эти средства. Только вот знать бы заранее, что нужно Господу Богу в этих опасных играх не на жизнь, а на смерть не только отдельных людей, но и целых государств.

– Интрига только начинает разворачиваться, – сказал Сапега и усмехнулся в унисон своим тайным мыслям. – Мы ведь тоже тобой не пальцем деланы. Уж как-нибудь сможем повернуть ход истории в нужную нам и Богу сторону.