Александр Ярушкин - Символ веры

Все еще настороженно Озиридов проговорил:

– Ну, здравствуй, Алексей Зыков…

Лешка хитро прищурился:

– Вроде вы на сицилиста не похожи, а тоже оттедова… Ишь как славно поют…

Лицо Ромуальда Иннокентьевича, еще не забывшего обидных выражений и выкриков, невольно скривилось.

– Марсельеза, – почти не шевеля губами, отозвался он.

– Стало быть, вы энтих бузотеров не шибко уважаете! – почтительно констатировал Зыков, помолчал и, оживившись от пришедшей в голову идеи, предложил: – Можа, тады нам кумпанию составите? Гуляем мы сегодня с брательником. Уважьте, господин пристяжный!

Озиридов представил себя в компании с братьями Зыковыми… Здорово получается: присяжный поверенный и разгулявшиеся убийцы! Но неожиданно для себя самого он вдруг рассмеялся:

– А что, уважу! – и решительно сбив шапку на затылок, с обреченной веселостью выдохнул: – Гульнем!

– Вот енто по-нашенски! – обрадованно воскликнул Зыков. – Ты не боись, не забидем. Мы с Никишкой ноне смирные! Как-никак, свое дело имеем!

Манечка, увидев, что Озиридов приближается к саням, забилась под полость, спрятала лицо в пушистый воротник. А когда Лешка и Озиридов ухнулись рядом, вовсе отвернулась.

– Гони! – рявкнул на извозчика Никишка.

Обожженные кнутом кони рванули с места. Лешка не удержался и повалился на Манечку с веселым криком:

– Погуляем, Манюня!

У ресторана на Миллионной сани замерли.

Озиридов выбрался вслед за братьями, машинально подал руку женщине. Она замешкалась, воротник открыл лицо, и Ромуальд Иннокентьевич, увидев ее зеленые, испуганные, но тотчас же ставшие нахальными и насмешливыми, чуточку прищуренные глаза, почувствовал, как его охватывает тупая оторопь. От чувства этого он оправился лишь в отдельном кабинете ресторана, устроившись за столом прямо напротив Манечки.

– Извините, не успел представиться, – сухо, стараясь скрыть невесть откуда рвущуюся наружу язвительность, проговорил Ромуальд Иннокентьевич, пристально глядя в глаза женщине, которая так ему когда-то нравилась. – Присяжный поверенный Озиридов.

Манечка улыбнулась:

– Мария Кирилловна…

– А вас-то как, извиняюсь, величают? – переводя изучающий взгляд с Манечки на присяжного поверенного, с хмельной вежливостью осведомился Никишка: – Ить, кады встречались, не до представлениев было…

– Ромуальд Иннокентьевич, – кивнул Озиридов.

Откинувшись на высокую спинку мягкого стула, Никишка переспросил заинтересованно:

– Как?

Отчетливо произнося каждую букву, Озиридов повторил:

– Ромуальд Иннокентьевич.

– Будя тебе, Никишка! – одернул брата Лешка. – Обнакновенное имя: Ромальд, да Ромальд… и с такими живут. Слышь, Иннокентьич, че пить-то будешь?

Озиридова до судороги покоробило это неуклюжее покровительство. Он уже начал досадовать на себя, что сморозил несусветную глупость, согласившись поехать с Зыковыми, однако после нескольких рюмок водки это ощущение потихоньку отпустило его.

Закурив папиросу, Озиридов рассеянно следил, как официант с прилизанными, уложенными на прямой пробор волосами, сноровисто меняет приборы и бутылки. Краем глаза он видел и раскрасневшееся от шампанского красивое нежное лицо Манечки, таинственные полукружья ее грудей, вызывающе поглядывающие из тесного лифа; он видел, как льнет Манечка к Лешке… Слишком уж наигранно льнет… Наверное, хочет насолить ему, Озиридову…

Вернулось раздражение.

Вытащив из серебряного ведерка со льдом тяжелую бутылку, Озиридов хмыкнул: какому идиоту пришло в голову назвать превосходное шампанское чуть ли не юридическим термином – «Карт-бланш»?

Шампанское и… неограниченные полномочия! Бред!

– Разливай, Иннокентьич, че на него смотреть! – хохотнул Лешка.

Озиридов наполнил бокалы.

– А кстати, где ваш меньшой?

Спрашивая, Озиридов намеренно избегал имен. Назвать братьев Алексеем Маркеловичем или Никифором Маркеловичем язык не поворачивался – убийцы. А назвать Лешкой и Никишкой, как то предлагали сами братья, это как бы ставить самого себя на одну с ними доску.

Лешка, снимая руку с обнаженного плеча Манечки, лениво переспросил:

– Степка, что ли?

– Ну да. Он, конечно.

– В Сотниково, – хмуро проронил Никишка.

– Ага, при папаше остался, – подтвердил Лешка. – Надежу имеет на скорую кончину родителя. Я-то кумекаю, опростоволосился брательник, дюже папаша у нас крепкий. Годов двадцать еще протянет, не менее.

– Ладно тебе, – буркнул старший брат. – Ботало!