Олег Яковлев - Во дни усобиц

– Обижаешь, княгиня! – хрипло отозвался из своего угла Яровит. – Не переметчик я. Да и какой смысл мне в доносе, какая корысть? Думаю я так: ваши с князем Ярополком дела обсуждать здесь ни к чему. Всё равно каждый при своём останется. От одного остерегу тебя, княже Ярополк. Латинских попов на Русь пускать не вздумай. Кроме вреда и сатанинских мерзостей, ничего они не принесут. И на ляхов особенно не полагайся. Вспомни, как при отце твоём и при деде опустошали они пуще половцев Русскую землю.

Гертруда злобно фыркнула, но удержалась и смолчала. Только в глазах её полыхнула на миг жгучая ненависть.

…Евнух освещал факелом дорогу. Шли дворами, осторожно, тихо – впереди Святополк с женой, за ними следом Яровит. У крыльца новгородского подворья их окликнула стража. Рука евнуха дрогнула, княгиня Лута испуганно вскрикнула.

– Что пугаешь?! – громко одёрнул стражника Яровит. – Не видишь, князь тут с княгиней. Из церкви идём.

– С черквы? Ну, тогды извиняйте.

У боярина отлегло от сердца. Слава Богу, свои, новгородцы, не Всеволодовы люди у хором.

…После они сидели вдвоём за столом в палате, Святополк сокрушённо тряс головой и цокал языком.

– Эх, братец, братец! Ты ответь, Яровит, ну зачем он мать мою во всём слушает? Ведь её это мыслишка – про папу. Чует сердце – натворят они бед на Волыни!

– Не натворят они ничего, князь, не сумеют. Стрый [63] Стрый – дядя со стороны отца. твой Всеволод не даст. Он человек умный. Полагаю, помыслы матери твоей наперёд знает.

– А про Всеслава как думаешь? Прав ли я? – В лице Святополка Яровит уловил некоторый страх, словно спрашивал его молодой князь: «А не слишком ли был я смел?»

Боярин улыбнулся:

– В этом ты прав. Всеслав – наш сосед, притом родич он твой, русич, не иноземец. Ну а на брата твоего Петра-Ярополка полагаться не приходится. Это мы оба с тобой поняли. Если ввяжется он в котору [64] Котора – распря, междоусобица. с Киевом, то сам себя погубит. Об ином хочу речь повести с тобой, князь. Прежде чем нам со Всеславом или ещё с кем дело иметь, о себе надо подумать. Дружина нам нужна сильная. Ведь где сила, князь, там и уважение соседей, и страх недругов. Поэтому… Ты уж не скупись. Ибо без доброй дружины мы с тобой в Новгороде и года не просидим. Это первое. А второе – новые торговые пути надо Новгороду осваивать. Вот и думаю… Ты бы, княже, поехал завтра поутру в воинский стан, в Берестово. Найдёшь там англов, братьев Мономаховой княгини Гиды – Эдмунда и Магнуса. Предложи им: переходите ко мне на службу со своей чадью. Посули походы на чудь, на корелов, на емь, за море. Мол, скучать не придётся. Чую, надоело этим удатным молодцам пограничье, стычки с погаными да степной ковыль. А я тем часом на Копырёв конец схожу, к одному иудею, Захарии Козарину. О торговых делах с ним потолкую. Вот с этого, с малого, и начнём, князь. – Яровит с улыбкой глянул на слушающего его с неослабным вниманием Святополка и добавил: – А на своего брата не смотри. Ну его!

Он лукаво подмигнул князю и поднялся с лавки.

В затянутом тяжёлыми низкими тучами небе плыли стаи птиц. Было промозгло, влажная жёлтая трава шуршала под тимовыми [65] Тим – род сафьяна, тимовый – сафьяновый. сапогами. Королевич Магнус, супясь, укрылся в свежесрубленной просторной избе. В лицо пахнуло сеном и молодой древесиной. Магнус сорвал с головы кольчужную сетку, пригладил десницей прямые льняные волосы, снял с широких плеч голубой суконный плащ. Разувшись, вытянул ноги к тёплой печи. Запрокинув голову, тупо уставился в бревенчатый потолок. И тотчас вспомнились зелёные луга родной Англии, её благословенные туманы, как наяву открылся перед ним каменный отцовский замок, он видел пенящиеся морские волны, лижущие низкий песчаный берег. Рука нервно сжималась в кулак, тяжкая ненависть подкатывала к горлу, душила, заливала багрянцем лицо. Так хотелось сечь проклятых нормандцев, этих наглых захватчиков, и мстить им, мстить без жалости – за гибель отца, за разорение страны, за свой позор! Но вместо этого приходилось, стиснув зубы, гоняться по жаркой ковыльной степи вослед узкоглазым вонючим кочевникам. Брат Эдмунд говорит: «Ничего не поделать, служба!» Словно и забыл брат прошлое, словно, как сестра Гида, стал руссом. Сестру понять можно – муж, дети, обильное и обширное княжество, но Эдмунд?! Неужели не кипит в нём кровь, не зовёт его неудержимая жажда мщения в морские просторы?! Нет, он, Магнус, помнит былое, хорошо помнит, и пока он жив, горит в нём огонь – всепожирающий, мрачный, неодолимый!