Виктор Печорин: Новый Улисс, или Книга Судеб

Не печалуйся ты об Олеше Поповиче,

Печалуйся о Тугарине Змеевиче.

А за меня печалуетца Спас и Пречистая Богородица».

И приходит день к вечеру,

А уже идет пир на вечере,

Подадут еству девятую лебядь белою.

И как будет пир навеселе,

Учели князи и бояре напиватися

И сильныя могучия богатыри похвалятися.

Что взговорит ласков князь Владимер Киевской:

«Есть ли мой чашник фрязин Матвей Петрович!

Налей чару в полпята; ведра меду сладково

За Тугарина Змеевича здравие».

После кончины легендарного Матвея Петровича, прозванного Печериным, наместничество его ради богатых даней вновь стали оспаривать новгородцы и князья ростовские, державшие в своих руках Великий Устюг, через который пролегал путь к Печере.

На время Москва утратила контроль над Печерской землей. Но она не собиралась терять столь выгодное приобретение.

Лета 6872 (1364) князь великий Дмитрий Иванович «взверже гнев на князе на ростовсково Костентина и взял от тово Ростов и Устюг и пермские месты устюгские».

А спустя три года, говорит летописец, «Дмитрей Иванович заратися на Ноугород, а ноугородцы смирилися. Взял князь Дмитрей по тому розмирю к себе Печеру, Мезень и Кегролские. Люди пермские за князя за Дмитрия крест целовали, а новугородцом не норовили».

Тогда же князь великий Дмитрий поставил владеть Печерой фрязина Андрея Меркурия, племянника Матвея Печерина и составил о том жалованную грамоту, в которой поручил Андрею блюсти порядок в своем владении, а печерянам наказал слушать и чтить его, как было при дяде его Матвее:

«Се яз князь Великий Дмитрий Иванович пожаловал есмь Ондрея фрязина Печерою, как было за его дядей за Матвеем за фрязиным, а в Перми емлет подводы, как было и доселе, а вы, печеряне, слушайте его и чтите, а он вас блюдет. А ходить по пошлине, как было при моем деде при князе при великом при Иване, и при моем дяде при князе при великом при Семене, и при моем отци при князи при Великом при Иване, так и при мне».

В лето 6884 (1376) князь великий Дмитрий Иванович повелел Андрею Фрязину, прозываемому по своему наместничеству Печерин, выступить с воинскими людьми в поход на Асана Булгарина (так русские называли эмира Хасан-хана, ордынского правителя Волжской Булгарии) на которого шло войско нижегородское под началом московского воеводы Дмитрия Михайловича Боброк-Волынского. Предав огню много сел и побив изрядно людей, войско подошло к самому Булгару.

Умелый стратег и храбрый воин Хасан-хан решил первым напасть на противника, пока тот не закрепился и не взял город в осаду. Он вышел из своей столицы навстречу русскому войску с боевыми верблюдами, лучниками и арбалетчиками, а со стен булгары открыли огонь из пушек, «гром пущающе з града, страшаще Русское воинство».

У русских в те времена артиллерии не было, и огнедышащие рычащие громовые трубы производили на них устрашающее действие.

Увидев выходящее из города вражеское воинство, воевода приказал своей коннице немедля атаковать супостата. Всадники, в числе которых был Андрей Печерин с отрядом своих воинских людей, воевавших под его фамильным черно-белым стягом, ринулись вперед. И тут Андрей узрел, что навстречу им несутся некие огромные и страшного вида создания, издавая бешеный рев. Казалось, врата ада отворились, и оттуда, придя на помощь поганому Хасану, вырвались на свет Божий неведомые твари. Конь под Андреем, учуяв этих адских созданий, встал на дыбы, и, захрипев, кинулся ошуюю. Впрочем, и другие конники, замедлив бег, подались кто куда врассыпную.

Однако позади конницы уже выстроились пешие полки, создав подобие стальной стены, ощетинившейся копьями. Бросаться на такую стену – безумие.

Увидев это, Хасан поднял руку, и со стен города завыли рожки, призывая к отступлению. Булгарская конница, вперемешку с боевыми верблюдами – именно эти создания, как выразился летописец, «…кони русских вой полошающе», то есть напугали непривычных к ним русских коней, – отступила, опасаясь засады.

Восстановив порядок в своем войске, воевода Боброк скомандовал наступление, велев пехоте бегом продвигаться к воротам, а в случае атаки неприятеля встретить ее копьями. Конница же должна была ударить с флангов. Как запишет потом летописец, русские, превозмогая страх перед грохотом басурманских пушек и ревом «вельблудов», «…крепко противусташа на бой, и устремишася единодушно на них».