Мартина Мэдден: Ануш. Обрученные судьбой

Хават закричала, увидев, что Кеворк упал, но Хорек все еще продолжал наносить удары ногами.

Мальчик встал и, пошатываясь, опять пошел на них, но у него подкосились колени, он упал, и у него началась рвота. Ануш подбежала, чтобы помочь ему, но Хорек продолжал со злостью пинать мальчика, снова и снова.

– Перестаньте! Оставьте его в покое!

– Ханим, успокойся… Это всего лишь ребенок…

Хорек что-то буркнул и занес руку, чтобы ударить неподвижно лежащего мальчика еще раз. Ануш схватила вилы и вонзила их в его ботинок.

Хорек взревел, развернулся, чтобы кинуться на Ануш, но прежде он должен был вытащить вилы. Потом он упал на бок и, схватившись за ботинок, пытался разглядеть, какую рану ему нанесли.

– Ах ты армянская сука! Моя нога!

Он встал и, постояв на месте, понял, что ботинок защитил его от увечья и он вполне может ходить.

– Я проучу тебя! Я преподам урок, который ты никогда не забудешь!

Захромав к сараю, он вскоре вышел с куском веревки в руке.

– Держите ее!

– Ханим…

– Я сказал, держите ее!

Он сделал петлю на одном конце веревки, а другой закинул за ветку дуба.

– Несите мальчишку сюда!

– Нет! Пожалуйста! О боже!.. Нет!

Колени Ануш подкосились, но солдаты заставили ее стоять.

Кеворк застонал, когда его поставили на ноги и потянули к дереву.

– Пожалуйста! – взмолилась Ануш. – Я вас умоляю… Простите меня!

Стоявшая у сарая Хават истошно выкрикивала имя брата:

– Кево! Кево!

Хорек связал руки мальчика за спиной и, надев петлю ему на шею, затянул ее покрепче.

Это привело мальчика в чувство, он закачался, воздух с шипением вырывался из его рта.

– Ты смотришь, гадина?

Взявшись за другой конец веревки, Хорек начал тянуть, и Кеворку пришлось встать на цыпочки. Лицо его побагровело, затем начало синеть. Вновь дернув за веревку, Хорек наблюдал за выражением лица Ануш, как оно менялось по мере того, как мальчик задыхался.

– Не нравится то, что видишь? Уже на такая храбрая?

Рот Кеворка приоткрылся, язык вывалился наружу. Ануш всхлипывала, Хават закрыла глаза руками.

– Это только начало! Ты следующая!

– Ханим!

Двое солдат на лошадях въехали во двор. Хорек выпустил веревку из рук. Ануш подбежала к Кеворку, который без сознания лежал на земле.

– Что происходит?

– На нас напали, капитан Орфалеа! Мы только хотели взять гуся, а на нас напали с вилами!

Капитан огляделся. Он был моложе многих солдат и заметно от них отличался. Его форма была опрятной и отлично сшитой, ботинки – начищенными. Он не носил ни усов, ни бороды, а ровные черные волосы были необычно длинны.

– На вас напали, – протянул он презрительно, – на пятерых? Две девочки и мальчик?

Солдаты пришли в замешательство, а Хорек, угрюмо уставившись на капитана, ответил:

– Я не собирался причинять ему вред. Просто хотел немного напугать…

Капитан подошел к Кеворку, который лежал на земле. Нос мальчика был сломан, лицо опухло, красные следы от веревки пересекали шею.

– Лейтенант, сопроводите этих людей на базу!

– Она напала на меня! – настаивал Хорек. – Я имел право защищаться!

– Капрала Ханима бросьте в карцер, и пусть он остается там до тех пор, пока я не позволю его выпустить.

Солдаты двинулись по переулку, сопровождаемые лейтенантом. Капитан подошел к Ануш, склонившейся над Кеворком.

– С ним все в порядке?

Ануш кивнула. Она помогла мальчику сесть и ослабила воротник его рубашки.

Капитан осмотрел двор, разбитое стекло и обезглавленного гуся.

– Пусть мальчик побудет на воздухе немного, и впредь не хватайтесь за вилы.

Ануш вскочила на ноги:

– В следующий раз я вгоню их ему в живот!

Мы прибыли в Константинополь две недели назад. Шел дождь, и мне показалось, что я опять в Нью-Йорке зимой. Мы с Хетти очень устали от путешествия, но испытали облегчение, увидев на пристани встречающего нас Элиаса Риггса.

Я не знаю, чего ожидал от стареющего американского миссионера, но не мог и представить себе, что он будет столь энергичен и высок.

Уже более сорока лет он работал врачом в Османской империи. Я рассказал о своих планах исследования трахомы [3], но ему, похоже, было интереснее обсуждать время служения мессы в этих краях.

Он очень набожен, и поэтому я ощущаю неловкость, общаясь с ним. Безусловно, устраиваясь на эту работу, я понимал, что в первую очередь буду врачом-миссионером. Когда мне только предложили эту должность, Хетти заметила, что я атеист, а она еврейка.