Сергѣй Штернъ - Въ огнѣ гражданской войны

Нѣмецкіе оккупаціонные отряды имѣли всегда въ своемъ составѣ людей, знакомыхъ не только съ условіями жизни даннаго пункта, но часто, — знающихъ лично многихъ мѣстныхъ дѣятелей. Въ нѣмецкихъ штабахъ Одессы, Кіева, Николаева и др. пунктовъ были лица нѣмецкаго происхожденія, жившія въ нихъ до войны, часто — мѣстные уроженцы. Французы же и англичане посылаютъ обычно въ Россію представителей, не знающихъ ни русскаго языка, ни условій жизни, ни быта, ни нравовъ, ни обычаевъ, ни людей. При этомъ представители англійскаго и французскаго правительствъ, не только бывали обыкновенно лишены компетентности и опыта въ русскихъ дѣлахъ, но въ большинствѣ случаевъ были лишены и опредѣленныхъ инструкцій и указаній, все находилось въ зависимости отъ политики момента, шатающейся, колеблющейся неопредѣленной въ результатѣ всего этого, союзные представители мѣняли линію своего поведенія, тратили много усилій на первоначальную оріентировку, дебютировали часто съ ошибочнаго шага. Все это давало поводъ къ кривотолкамъ и враждебной агитаціи. Далѣе, союзники — особенно, французы — не учли того обстоятельства, что участіе ихъ въ россійской гражданской войнъ, гдѣ столько зависитъ отъ психологическихъ факторовъ, требуетъ и особыхъ пріемовъ борьбы, въ частности — импонированія своей силой, внушенія большевикамъ страха. Нѣмцы все это приняли во вниманіе, они, по свойственной имъ часто нетактичности, перегибали даже часто палку, слишкомъ ужъ парадируя своей военной силой. Но помпезные пріѣзды военачальниковъ, курсированіе военныхъ судовъ, полеты аэроплановъ, поиски прожекторовъ, дефилэ по городу отрядовъ — все это оказывало свое дѣйствіе, вселяло страхъ и преклоненіе передъ силой. Французскіе же генералы не пытались даже демонстрировать имѣвшуюся въ ихъ распоряженіи военно-морскую силу, французскаго солдата и матроса уличная толпа не боялась, не уступала имъ дороги, но весело имъ улыбалась, часто, за панибрата, похлопывая по плечу веселаго носителя милой морской шапочки съ помпонами. Германскія войска на Украинѣ почти до конца своего пребыванія сохраняли дисциплину и внѣшнее благообразіе, только передъ уходомъ, уже послѣ германской революціи, и они «осовдепились» во всѣхъ смыслахъ. Французскіе солдаты, очень скоро по прибытіи на русскую почву, стали проявлять признаки разложенія, стали появляться публично въ пьяномъ видѣ, небрежно и грязно одѣтыми и т. д.

Когда въ одесскій портъ прибыли послѣ 4 лѣтъ отсутствія первыя французскія военныя суда, когда по вечерамъ свѣтились въ недавно мертвенно-темномъ порту огоньки союзной эскадры, населеніе радостно и шумно привѣтствовало союзниковъ, какъ освободителей. Иной была встрѣча первыхъ австро-германскихъ отрядовъ. Какъ сейчасъ, помню появленіе въ Одессѣ перваго нѣмецкаго военнаго автомобиля, остановившагося у зданія, занимавшагося Румчеродомъ (революціоннымъ комитетомъ румынскаго фронта, черноморскаго флота и одесскаго округа). Хотя это и былъ предвѣстникъ освобожденія отъ большевиковъ, еще занимавшихъ городъ, встрѣча была сдержанная, холодная. Правда, раздались изъ толпы и крики «ура», но сейчасъ же умолкли, ибо кричавшіе скоро поняли неумѣстность столь шумнаго привѣтствія вчерашнихъ враговъ, пришедшихъ сегодня въ своихъ видахъосвобождать отъ ими же въ другихъ мѣстахъ покровительствуемыхъ большевиковъ. Гласные одесской думы, собравшись тайно отъ большевиковъ, имѣли возможность наблюдать изъ оконъ прибытіе нѣмецкаго автомобиля съ бѣлымъ флагомъ, направлявшагося къ помѣщенію Румчерода. Дошло до нашего слуха и непріятно шокировало «ура», раздавшееся изъ уличной толпы, наблюдали мы и то, какъ большевики-матросы, съ пулеметными лентами черезъ плечо, стали разгонять эту толпу. А на утро, послѣ напряженной ночи ожиданія событій, послѣ грабительскихъ перестрѣлокъ и «исчезновеній» большевистскихъ главарей, стали вступать въ городъ нѣмецкіе обозы съ первыми эшелонами. Къ полудню городъ уже былъ занятъ нѣмецкими патрулями, большевики исчезли, на приморскомъ бульварѣ почему-то разставлялись пушки, въ зданіи, гдѣ вчера еще былъ неистовый Румчеродъ, сегодня уже помѣщался нѣмецкій генералъ. Запуганный обыватель вздохнулъ свободнѣе, но, все же, можно утверждать, что «народъ безмолвствовалъ». Безмолвіе это было краснорѣчиво, оно таило въ себѣ многія невысказанныя чувства и настроенія. Какъ далеко разнилась эта картина отъ той, которую прпшлось наблюдать нѣсколько мѣсяцевъ спустя, при прибытіи союзниковъ, когда экспансивная радость южанъ выливалась наружу, когда чувствовалось въ воздухѣ нѣчто весеннее, бодрящее, вызывающее слезы волненія на глаза...