Баир Жамбалов - Империя предков

– Родственники даны нам с рождения, мы их не выбираем. Был бы выбор, разве мог бы выбрать я в родственники моего дядю Даритай-отчигина, – говорил он в гнетущей тишине, тогда как дядя и съёжился под обращёнными на миг взорами всех на курултае, ибо знали все его довольно бесславную историю. – Но к счастью нашему по велению жизни дано нам выбирать себе друзей. И это выбор разума и сердца души. Я выбрал в друзья Боорчу, он помог мне отбить моих лошадей. Мы вдвоём подростками противостояли против превосходящих сил взрослых мужчин, которых и одолели хитростью да смекалкой. Я выбрал в друзья Джэлме, он высосал из раны ненужную кровь и достал в стане врага кумыс, когда замучила меня жажда в бреду, – говорил он в гнетущей тишине, и Джэлме расправил мощные плечи, и знали все его славную историю. – Но не дано никому рангом своим унижать моих друзей, оскорблять их достоинство пресловутым рангом своим. И потому не бывать тебе Кокчу никогда на курултае, дабы не испортил изгнившим настроением своим сам воздух курултая, на который впредь и будут собираться лишь воины, благородные духом, – обратил он и взор свой на дядю Даритай-отчигина, но без слов в его адрес, тогда как тому и не было далее пространства съёжиться более. – Иди, беги лёгкими ногами с этой юрты. И если что случится с тобой, я и овечьей шкуры не поставлю за тебя, – таковым было обращение к Кокчу.

Застыло всякое движение в этом воздухе, напряжённом, что и всякий мускул не шелохнётся. Голос Чингисхана, как холод льда в заиндевевшей стуже, как остриё холодного клинка разящего, вонзил, пронзил всё вокруг, что и ветер не посмеет ворваться в души застылых сердец. Вот так и всколыхнётся в завихрении неистовом тихая рябь на глади тихой воды. Что невыносимый скрежет по железу перед этим звуком голоса от невыразимого достоинства страшного духа, но и благородства высокого несоизмеримо.

Неужели понадобилось такое невыносимое выражение ярости в виде этого взгляда, поражающего всего и всех? И этих слов от самых глубин души? «Родственники даны с рождения, друзей мы выбираем в пути жизненном». Он не выбран в друзья этим человеком, мощь духа которого и разум рассудительный которого он использовал для достижения своей цели, именно своей личной цели, ибо какое-то величие степей пасынком устилало дорогу другому величию, одетому в одежды себялюбия, прежде всего. Какое дело ему до степных людей, муравьями копошащихся по степи. Так и думал, что они и будут таковыми на все времена, пока и всходит, и заходит солнце. Но нет, он проиграл, заведомо проиграл тому, у кого и была великая цель от мечты светло величественной – поднять на вершину вот эти самые степи. Потому и пошли за Темучином, а не за ним, у кого и в помыслах не могло быть даже и подобия. Теперь, когда и ощутил под собой не почву твёрдую, а само остриё лезвия ножа, лезвия бритвы, поймал эту мысль, которая безнадёжно и обивала пороги, когда и брюхо в сытости, и голова в покое. Но неужели она не смогла прорваться раньше? В юрте на этом курултае, как и по всем степям давно уже не те люди некогда враждебных и не враждебных племён, живших сами по себе в просторах степей. Другое время. И эти люди на курултае, которых знал и не знал, другие люди. Они – монголы! Не одно лишь повеление Вечного Синего Неба им указ. У них перед глазами есть живой бог – Чингисхан! И вот сейчас будто свежим ветром ворвались эти думы, когда он и балансирует вот так по лезвию бритвы. Запоздалая мудрость.

Не узнает шаман, как и сам многолетний собиратель степи, как и все в этой юрте и за его пределами, что и через восемь столетий Чингисхан и будет воплощением бога у монголов, бурят, калмыков. Такая мысль, как предсказание, и к порогу не подступила в начале и в пору эры сотрясений.

Поплёлся к выходу, ведомый силой неотвратимо непоколебимой, сгорбленный шаман Кокчу, тогда как брать Чингисхана Хасар провожал его взглядом усмешки, а другой брат Чингисхана Темугэ так и норовился вызвать шамана на борьбу, он им нанёс обиды, что не забыть.

Ну, а кешиктены, эти верные воины личной гвардии, у выхода провожали его взглядами, что и сверкнули загадочно хищным огнём.

Через несколько дней нашли шамана Кокчу мёртвым, с переломанным хребтом.Говорили, что его на борьбу вызвал младший брат Чингисхана Темуге, отличавшийся громадной силой, да сноровкой искушённого борца. Конец шамана оказался без пролития крови, как и положено людям высокого ранга. Но также поговаривали тихо, что возникла какая-то ссора с одним из кешиктенов личной гвардии великого хана. Но вскоре затмилась эта история, ибо приближались совсем интересные времена, каковых никогда прежде и не было в степях от реки Селенги на западе до рек Онон, Керулен на востоке, от лесов Баргуджин-Тукум на севере до самых распалённых пустынь Гоби на южной оконечности.