Георгий Марков - Старый тракт

— Что там, в России, слышно, Северьян Архипыч? Вокруг чего кипят страсти? — со строгой ноткой в напевном голосе спросила Виргиния Ипполитовна. «Вот она какая! На политику поворачивает… Не силен я по этой части, а все ж от ответа не уйти», — с беспокойством подумал Шубников и нарочно неспеша, как бы примеряясь к собеседнице, сказал:

— Судя по всему, граф Лев Николаевич Толстой вышел на поединок с Двором. Число сочувствующих ему растет в огромных размерах.

Вероятно, все, что сказал Шубников, Виргинии Ипполитовне не показалось излишне общим, известным, да уже и отодвинутым временем. Она сомкнула свои тонкие губы в трубочку, подула изящно на тарелку, на только что вылитый горячий соус, с категоричностью сказала:

— Граф ничего не достиг и не достигнет. Чтоб победить богатых, нужен труд бедных, их усилия. Вождь таковых должен быть из них же. Неравенство поводыря с ведомой паствой — никогда еще не приносило успеха. Не случайно настоящие вожди садились на коня, чтоб быть заметными в толпе, чтоб не отстать от нее, чтоб звал вперед блеск праведной сабли.

«Ничего не скажешь, умеет сказать словцо!» — подумал Шубников, до трепета душевного любивший полновесное и светящееся смыслом слово. Недаром кучи тетрадей испестрил он с юности выписками из книг мудрецов разных времен.

— Уж как точно сказали вы, Виргиния Ипполитовна! — с чувством воскликнул Шубников. — А только учтите: колокол неподвижен, а набат от него потрясает целую округу и волнует, и подталкивает к действию. — Взглянув на Виргинию Ипполитовну, Шубников понял, что сказал отнюдь не глупость, а истину — не отмахнешься.

— О да! Вы правы, Северьян Архипыч! Конечно!

Ефрем Маркелович, слушая с напряжением гостей, понял, что их беседа начинает по виражам суждений подниматься к той точке, о которой по простодушию потом можно сказать однозначно: поговорили всласть, поднялись аж до небес, да только пользы от такого словорчения — пшик.

— Чтоб народ до жизни хорошей дошел, Виргиния Ипполитовна, надо мастерам дать простор. А откуда ему быть? Вот, к примеру, наш Иркутский тракт. Тут один Петр Иваныч строит. Да где ж ему одному охватить этакую махину. Почему б, к примеру, купцам Кухтерину, Фуксману, Второву не подсобить тракту? Мосты построить, переправы на паровую тягу перевести, постоялые дворы новые срубить. Приходилось мне как-то с важными фельдъегерями подъезжать. Уму, говорят, непостижимо, какое неустройство на тракте. Местами грязь до конских лопаток. Маята одна и растрата сил и веры в Господа Бога… Рукастых мужиков с топорами на эту нужду надо б бросить. Скатертью тракт покроют.

Шубников бегло переглянулся с Виргинией Ипполитовной и понял, что она думает о том же: не учтиво с их стороны не откликнуться на его рассуждения, сделать вид, что сия погудка не по их нутру.

— Истинно, Ефрем Маркелыч! Когда мы с Петром Иванычем ехали через Барабу, насмотрелся и на партии ссыльных и обозы переселенцев. Несчастные! Арестанты умирают на ходу под цепями. А переселенцы чуть прикрыты лохмотьями… А дожди, стужа по ночам, а ведь лето. А зимой? О господи, и за что ниспослана такая горькая доля русскому человеку?! — голос Шубникова напрягся, и он сомкнул челюсти, чтоб не всхлипнуть.

— И сколько слез пролито, а все неподвижен жернов гнета! — прошептала Виргиния Ипполитовна и провела платком по глазам.

Все надолго замолчали. Даже стука ножей и вилок не слышалось. До еды ли при таком разговоре?

— Ой, извиняйте, сплоховал малость, — вдруг спохватился Ефрем Маркелович, — может, кто желает водочки или вот рябиновой наливки? Сам-то я как-то с малолетства к этому не обвык…

— Спасибо. А только я непьющий. Такой завет от дедушки идет, — сказал Шубников.

— Ну а я вот выпью, если позволите, Ефрем Маркелыч. — Виргиния Ипполитовна грустно усмехнулась, подставила граненую стопку поближе к хозяину.

— На доброе здоровье! Тогда уж и я с вами. — Белокопытов наполнил стопки водкой вровень с краями, подал одну Виргинии Ипполитовне, вторую зажал в пальцах, чокнулся с гостьей.

— Ну, дай бог, не по последней.

Виргиния Ипполитовна выпила одним махом, опередив хозяина, закусила кусочком ржаного хлеба как заправский пьяница, сказала:

— Не вообразите, что я пьющая. Редко бывает. Просто сегодня на душе тяжко.

— Может быть, помочь чем-нибудь? — осторожно спросил Шубников. Виргиния Ипполитовна резко замотала головой:

— Не обессудьте! Сама не люблю себя такой.

— А может, еще рюмочку наливки? — предложил Белокопытов.