Георгий Марков - Не поросло быльем

— Рекомендована писателями… Приходили Глеб Пушкарев, Вивиан Итин, известные в литературе люди. Ей только двадцать лет, а она уже автор книжки рассказов…

— Эка невидаль, автор книжки! Подумаешь, великое чудо! Да посади нас с тобой на хорошее питание, освободи от ответственной работы, и мы намараем что-нибудь похожее на книжку. Ты линию проводи и поглядывай вокруг позорче! У тебя кто отец-то? Где он? Слушки тоже разные ходят…

— Отец там же, где и был: в деревне, в колхозе с двадцать восьмого года. А в двадцать первом году сам был председателем сельскохозяйственной и промысловой артели «Дружба» на Васюгане.

— Ну-ну, не похваляйся, он у тебя старший унтер-офицер… Знаешь об этом?

— Экий чин! Унтер-офицер. Он стрелок отменный, грамотный… Вот и навесили ему лычки. Как-никак шесть лет отстукал Отечеству на Дальнем Востоке.

— Отечеству?! Царю, а не Отечеству! Не забывай об этом. И на чистке не вздумай скрывать, что отец царю служил. Настоящие люди на каторге гнили, а не лычки выслуживали… Еще раз говорю — не вздумай скрывать.

— Ради чего?

— Молодой ты, а уже при такой должности. Поглядывай, не попадись на удочку чуждых антисоветских элементов. Всерьез тебе говорю. Иди!

Я попробовал попрощаться с приезжим товарищем, но он даже не взглянул на меня.

Шел я в редакцию поникший. Горькие раздумья разрывали душу, чувствовал, что в нашу жизнь врывается что-то совсем непохожее на то высокое доверие товарищей по партии, за которое люди шли в огонь и в воду. Вспоминались слова другого старого большевика: «Молодость не порок. Годы и знания — дело наживное. Не робей! Поможем!»

Все это было так непохоже на то, что услышал сейчас.

Не желая выдавать своего подавленного состояния товарищам по работе, я сразу не пошел в редакцию и долго бродил по безлюдным переулкам деревянного в ту пору Новосибирска. Мало-помалу самочувствие мое уравновесилось, да и тянуть дальше не было возможности — на столе ждали редакторского глаза полосы завтрашнего номера.

Недели через две вызвали в Москву. В телеграмме кратко было сказано: «Прибыть редактору с полными материалами о состоянии газеты. Предстоит важное мероприятие в Цекамоле и в Цекапарте».

В проходящем из Владивостока поезде, на который я сел, меня ждала удача. Из Хабаровска ехал в Москву по такому же вызову редактор дальневосточной комсомольской газеты. Встретились с объятиями. Четверо суток в пути позволили о многом переговорить, скрасили нудное дорожное время.

Информация о предстоящем в Москве у моего коллеги была несколько полнее: вначале разговор с нами, — а вызывались все редактора газет восточного направления страны, — будет проведен в Цекамоле, а потом нас примут в Центральном Комитет партии. Все это, конечно, озадачивало и волновало.

В ЦК комсомола наша небольшая группа редакторов (Уралобком, Запсибкрайком, Востоксибкрайком, Далькрайком) встречалась с работниками сектора печати и отделов ЦК. Потом с нами беседовали несколько секретарей ЦК (Косарев, Салтанов).

С первых же минут этих бесед вызывал недоумение их тон. На всех уровнях он был одинаковым — нервным, сверх меры требовательным, безапелляционным.

Меньше всего слушали нас и больше всего говорили нам, а точнее «снимали стружку»: упрекали, подозревали, откровенно грозили выговорами, снятием и т. д. В этом смысле не составил исключения и сам Косарев, который менялся в худшую сторону. Раньше я знал его как человека острого, азартного к работе, неутомимого, изобретательного и вместе с тем внимательного к другим, предельно товарищеского, всегда веселого, даже как-то по-мальчишески озорного. Теперь преобладали — резкость, грубоватость, нетерпимость. Мы понимали, что этот стиль отражает перемены, происходящие в «Большом доме», прежде всего у самого хозяина, но говорить об этом было не принято.

А сказывалось это буквально во всем. Вот позвали меня в сектор печати, и работники его с пристрастием принялись пенять, что я как редактор совершенно не занимаюсь вопросами жизни рабочей молодежи. Причем, усваивая новые веяния, каждый из них старался избирать слова как можно язвительнее. Один из работников, зная, что я происхожу из охотничьей семьи, публично острил: «Ты, может быть, скоро все четыре полосы будешь отдавать охотникам и рыбакам. Говорят, они великие мастера на всякие побасенки».

Наш опыт выездной редакции на строительстве Кузнецкого металлургического комбината ни у кого интереса не вызывал. Это безразличие к местному опыту порождало недоверие к установкам, которые высказывались в тоне административных распоряжений.