Георгий Марков - Не поросло быльем

— Кратко! Ясно! Без лишних слов! Все наши задачи как на ладони. И главное, доступны даже малограмотному, — со всех сторон слышались восторженные возгласы.

Прошли пятнадцать минут объявленного перерыва, но звонка, призывающего в зал, не слышалось. Вот минуло и еще пятнадцать минут. Всех это очень озадачило. Нас созвали только через час.

— Просим извинить, товарищи, за затянувшийся перерыв, — сказал Косарев. — Заседало бюро ЦК. Мы обсудили ход нашего совещания в свете указаний товарища Сталина. Мы пришли к выводу, что оно проходило неудовлетворительно, прения страдали односторонностью. Заканчивать на этом совещание нельзя. Необходимо преодолеть его дефекты. С этой целью бюро ЦК решило продолжить совещание завтра, а может быть, и послезавтра, и высказаться по проблемам, поставленным в речи товарища Сталина. Мы уверены, что вы все поддержите это предложение как вполне разумное.

Никто, естественно, не возражал, и предложение бюро ЦК о продолжении совещания было единодушно принято.

Стоял уже поздний вечер, и все кинулись во Владимирский зал, в столовую.

После ужина совещание как бы разбилось на маленькие группы по принципу землячества и товарищеским пристрастиям.

Шли в гостиницу пешком, не спеша, по улицам Москвы, скудно освещенным старомодными фонарями, с сугробами снега по бокам тротуаров, тщательно уложенного старательными дворниками в белых фартуках. Тогда еще не отжил вкоренившийся в царское время порядок, когда дворники с наступлением темноты выходили на усадьбы и маячили возле ворот до полуночи с метлами или лопатами в руках.

Разговаривали мы между собой тихо, интимно и все, конечно, о нашем совещании, о приходе на него Сталина и Молотова, о речи вождя, которая и воодушевляла, и звала вперед, но чем-то задевала, оставив в душе каждого горький осадок, который нет-нет да и прорывался наружу.

— Как он вскочил! Прямо, как лев разъяренный! Недаром враги боятся его!

— А говорит по-русски плохо, многие слова не разберешь… А все, наверное, потому, что любит свой народ, свой язык… хотя с русскими всю жизнь.

— Да, сильный у него характер. Истинно — сталь. А вот Ильич мягче, видать, был. Вспомни-ка его речь на Третьем съезде комсомола. Ни гнева, ни упрека. Сплошная душевность…

— Мысль, как стрела, бьет в цель. И никаких других мнений. Целеустремленность!

За восторгом, который был всеобщим, за пылкой эклектикой суждений угадывалось затаенное желание видеть вождя более душевным, менее категоричным, более внимательным.

Последний день совещания, естественно, прошел под знаком восхваления Сталина, его указаний, которые так многогранно, так конкретно осветили наш дальнейший путь. Отдельные товарищи, выступавшие вторично, осуждали свои первые речи, считая их дефектными, мало аргументированными, в чем-то не совпадавшими с указаниями вождя.

Когда в этом смысле самокритики не хватало, из Президиума прерывали ораторов, напоминали, что собрались мы в момент по-своему исторический, — товарищ Сталин уделил комсомолу такое повышенное внимание, и наш долг ответить на его отеческую заботу достойным образом.

Итоги совещания подвел А. Косарев. Он призвал весь актив приступить к практической работе без раскачки и промедления. И делегаты совещания разъехались из Москвы немедленно, с первыми поездами, преисполненные решимостью работать не покладая рук.

Едва в Новосибирске мы вылезли из поезда, нас окружила толпа комсомольских работников, собранных со всего края. Все поехали в крайком, и там все мы, делегаты совещания, до полночи рассказывали о Москве, о речи Сталина, о задачах, которые предстоит решать комсомолу Западной Сибири. (Упомяну попутно, что тогда в состав нашего края входили нынешние Омская, Новосибирская, Томская, Кемеровская области, Хакасская Автономная область, Алтайский край, Горно-Алтайская автономная область и западная часть Красноярского края.)

Через неделю-другую «машина» закрутилась на полную мощь. В совхозы и колхозы двинулись из города комсомольские агитколонны, сотни докладчиков-агитаторов; двинулись кто на поездах, кто пешком, кто на попутных подводах и машинах.

Из редакции «Большевистской смены» выехали на места лучшие корреспонденты. Выпускать газету остался минимум работников, без которых дело просто затормозилось бы. Тема сельской жизни превратилась на полосах газеты в основную, занявшую три четверти газетной площади.

Выехал в районы и я. Мой путь лежал в Ачинск, Назарово, Минусинск, Курагино. Тогда впервые мне удалось побывать в Шушенском.