Михаил Крюков - Последний Совершенный Лангедока

– Давно. Впрочем, и семинаров давно нет, кого сейчас интересует философия?

– Я читала, что в Древней Греции философы разрешали споры в кулачных поединках, – заметила Ольга.

– Ну, а как ещё философ может убедить оппонента в своей правоте? – усмехнулся дьявол. – Впрочем, священники ничуть не лучше, и богословские проблемы решали кулаками. Вот, помню, в Византии в V веке бушевала несторианская ересь. Несторий, священник из Антиохии, стал патриархом Константинополя. Он утверждал, что в Христе неслитно существуют два естества и два лица: божественное и человеческое, причём божественная субстанция не может соединиться с человеческой. Поэтому дева Мария не могла родить бога Христа, она родила человека Христа, и её нужно называть не богородицей, а христородицей. Точно так же, рассуждал далее Несторий, на кресте пострадал не бог, а человек, ибо бог не может страдать. Он заявлял: «Я разделяю естества, но соединяю поклонение». Сильно подозреваю, что на самом деле Нестория богословские проблемы не особенно интересовали – он был ставленником богатых сирийских торговцев, и его заботили торговые преимущества своих купцов перед местными. Альбигойцы, кстати говоря, тоже не признавали крестных мук Христа. Но народ, простые священники и монахи принимали все эти распри за чистую монету и смута в стране нарастала.

Чтобы прекратить волнения, император Феодосий II созвал Вселенский собор. В то время во главе александрийского клира стоял некий Диоскор, человек невероятно грубый, надменный, непримиримый, открыто стремившийся к утверждению полной власти египетской ветви над всей христианской церковью. Ему противостоял константинопольский патриарх Флавиан. Собор начался весьма бурно. Сторонники Диоскора кричали: «На двое рассеките признающих два естества!» Диоскор настаивал на отлучении Флавиана. Римские легаты протестовали и держали себя также вызывающе. Общее смятение достигло высшей точки, когда на заседание собора ворвался фанатичный монах Варсума, приверженец Диоскора, во главе толпы монахов, которые стали избивать епископов, сторонников Флавиана. Епископы залезли под столы. У каждого епископа были свои нотарии, которые записывали прения, так нотарии Диоскора переломали пальцы нотариям приверженцев Флавиана и отобрали у них записки. Самого Флавиана бросили наземь, и Диоскор в ярости топтал его ногами. Всем епископам представили чистый лист папируса для подписей. В страхе они подписались, Флавиан был проклят, на старика наложили тяжкие вериги и отправили в ссылку, где вскоре и замучали. В общем, неудобно получилось. Сейчас Второй Эфесский, «Разбойничий», собор не признаёт ни одна церковь.

Но, друзья мои, кажется, я увлёкся воспоминаниями. Не пора ли вернуться к нашему манускрипту?

Шёл второй месяц плавания, и даже наша галера добротной венецианской работы начала являть признаки усталости. На волне она сильно скрипит, а в щели проникает вода, так что воины, которым в море нет работы, вынуждены постоянно её вычерпывать. Там, куда нет доступа, вода протухла, и зловоние, смешанное с запахом солёной рыбы и немытых тел, висит над судном.

Гребцы и воины стали раздражительными и злыми, на судне вспыхивают ссоры, которые с трудом удаётся гасить. Однообразная пища и малоподвижный образ жизни на тесной галере приводят к тому, что люди тяжко страдают расстройством пищеварения, и мне приходится поить многих прослабляющими отварами. Но больше всего молодые и здоровые парни страдают от отсутствия женщин, и до содомского греха не доходит только потому, что его пришлось бы совершать на виду у всех.

– Почему бы тебе не причалить галеру в каком-нибудь порту на день или два? – спросил я у капитана.

– Да потому что, соверши я эту глупость, ни через день, ни через два галера в плавание бы не вышла. Целую седмицу я собирал бы своих гребцов по портовым кабакам, причём несколько человек непременно бы зарезали или изуродовали в кабацких драках, кто-нибудь подцепил бы срамную болезнь и чесался, как блохастая обезьяна, а часть просто сбежала бы. Набрать новых гребцов здесь невозможно. В конце концов, мы проторчали бы здесь до начала сезона штормов и потеряли груз. Ты сам видел, что галера дала течь. Так всегда бывает в конце плавания, и нам нужно успеть дойти до Массилии, прежде чем она скажет «буль-буль-буль» и отправится ко дну. Тебе жалко гребцов? И мне жалко. Только лучше я обломаю палку об их спины, но приведу эту проклятую лохань в гавань вместе с их вонючими задницами. В порту они получат плату и к концу дня забудут, что проклинали всех богов, море, галеру и меня. Вот так-то, целитель Павел…