Наталья Нестерова - Возвращение

— Я всего одну слопал, и когда это было! Обижаешься, что я в военкомиссариат пошел и не сказал тебе?

— Нисколечки! Ты — Болконский.

— Кто?

— Роман Толстого «Война и мир». Проходят в старших классах. Болконский — мой любимый литературный герой.

— Первый раз слышу.

— Про роман?

— Про то, что у тебя водятся любимые герои.

— Ревнуй, ревнуй, так, глядишь, и с великой русской литературой ознакомишься.

— И что Болконский?

— Он ушел на войну и оставил беременную жену, маленькую княжну с усиками.

— С чем?

— Пушок у нее был темный под носом. Я решительно не желала бы иметь такое украшение. Болконский хотел славы, и его не удовлетворяло собственное семейно-общественное положение. Как и тебя.

— С чего ты взяла…

— Митя! Разве я не вижу, что с тобой происходит?

— Со мной все нормально и никакой славы я не хочу.

— Тебя все жалеют: соседи, приятели, учителя. Они смотрят на тебя, как на несчастного юношу, подававшего большие надежды, да и влипшего. Интересное дело: живот растет у меня, рожать мне, а с сочувствием все взирают на тебя. Точно я кровожадная паучиха, заманившая в свои сети доброго молодца.

— Это я тебя заманил.

— В следующий раз, когда нам встретится учительница русского, уставится на мой живот осуждающе, а на тебя — с тихой скорбью, ты ей прямо скажи: «Видите, Мария Гавриловна, какую красотку я заманил!»

— Договорились. А что с Болконским и княжной при усиках?

— Андрей Болконский увидел небо над Аустерлицем. Небо — как постижение бытия. Маленькая княжна умерла в родах. У них тоже родился мальчик.

— В каком смысле «тоже»?

— У нас родится мальчик. Ты совершенно не похож на мужчину, способного производить девочек.

— Очень боишься родов?

— Безумно!

— У тебя нет усиков, поэтому все кончится хорошо.

— Все только начнется. Я его, нашего сына, уже люблю, он ведь во мне растет и дрыгается, точно в футбол играет. А ты полюбишь потом, обязательно полюбишь! Не переживай!

— Настя! — Он хотел сказать, что очень любит ее, но говорил это уже сотни раз, и слов, которые могли бы выразить его чувства, не находил, возможно, их и не существовало.

— Что, милый?

— Ты — мое место на Земле. Мне очень хорошо с тобой.

— Это самое главное.

Марфу и ее мужа Петра мобилизовали на строительство укреплений под Лугой. Они взяли с собой Степку, потому что оставлять его без присмотра было опасно. Митяй и Александр Павлович с утра до вечера на работе, Елена Григорьевна не в счет, Настя с хулиганом не справится, а Степка уже начал собирать из окрестных приятелей отряд для прорыва к фронту и разгрому фашистов.

Петра с ходу назначили бригадиром — мужиков среди мобилизованных было по пальцам счесть, да и те не физического труда, а умственного — профессора в очечках. Руководитель из Петра — как из зайца гармонист. Распоряжалась Марфа. Где копать, куда ссыпать — показали. Из орудий — лопаты, носилки, тачки. Физически сильным Марфе и Петру в бригаду натолкали девушек, которые приехали возводить укрепсооружения в летних платьицах и туфлях-лодочках. У профессоров и девушек в конце первого же дня вспухли мозоли на руках. Но никто не роптал. Рукавиц не было, перетягивали ладони тряпками. За Марфой, Петром и даже за Степкой никто из бригады не мог угнаться, но все старались. Марфа никогда не видела столько «культурных» людей из породы Елены Григорьевны, которые бы трудились неумело и самоотверженно. На них было жалко смотреть, но они жалости не просили.

Правда, один из «профессоров» как-то затеял бунт:

— Мы копаем противотанковый ров неверно ориентированный! Это инженерная ошибка с профилем! Судите сами: танк или пехота должны натолкнуться на стену. Теперь посмотрим географически. Откуда пойдет враг? С северо-запада. Он не уткнется в препятствие, а взлетит на него и скатится на равнину.

Марфа, уставшая до дрожи, схватила «профессора» за грудки, оттащила в сторону:

— Замолкни, контра! Мы тут до кровавых мозолей убиваемся. Враг подходит, а ты хочешь нас перекопать заставить?

— Я, собственно… Конечно, перекопать невозможно, и разрывы снарядов все ближе и ближе. Нереально. Отпустите меня, пожалуйста. Господи! Я и не подозревал, что женщина способна оторвать меня от земли. Отпустите!

— Помалкивай, понял? — Марфа поставила «профессора» на землю, поправила у него очки на носу и одернула пиджачишко.

Худенькая девушка не удержала наваленную землей тачку, которая вильнула, подсекла Петра, и тот полетел, кувыркаясь, с кручи. Сломал ногу и плечо. Пришлось везти его в город. В кузове полуторки, кроме Марфы с мужем и сыном, было еще несколько калеченных. Но никто так не вопил на ухабах, как Петр. Он совершенно не мог переносить боли. Вид большого, сильного, бородатого мужчины, который рыдает, кричит и скулит, был невыносим. Марфа держалась руками за борт машины. Лицо ее было каменным — она на себе тащила мужа к машине, надорвала какую-то жилу, по спине и животу плясали молнии.