Марат Байпаков - Эрис. Пролог

О ком говорил в столь неуважительном тоне, для присутствующих не стало загадкой. Мирон, Граник сразу, как по звуку военной трубы, покинули ложа. Покинули кресла и две девушки.

– Лошадей, к сожалению, только три. Нас уже как шестеро. – Гермократ вопрошающе смотрит на авлос в руках Мегисты.

– Мой дом рядом, там две отличных лошади наготове, – тут же вставил поправку Граник.

– У меня дома «труп» и лук с сорока стрелами… – Гермократ упрямо гнёт свою линию. Мирон поднимает указательный палец правой руки к вечернему небу.

– Мы едем хоронить «труп» и… – Мирон не успевает закончить начатое.

– … показать загородное поместье Гермократа ! – вставляет Тимоклея. Хлопки от почти трезвых, слегка покачивающихся трёх друзей утверждают предложение Тимоклеи.

На вечерней улице аристократического квартала Ортигии нежданно многолюдно. Добрые Сиракуз не постеснялись расставить у стен домов разностильные парадные стулья и раскладные походные кресла. Когда Гермократ распахивает ворота, он застаёт не менее ста гаморов в окружении домашних и рабов, рассматривающих вечерние звёзды с блаженными лицами.

– Хайре… – только и успевает проговорить ошеломлённый юноша. Гермократ узнаёт глав влиятельных семей филы всадников. – Вы что же, тут давно сидите? Извиняюсь за песнопения!

Извинения, однако, не требуются – пять десятков правых рук одобрительно поднимаются к небу.

– Продолжайте песнопения! – звучит чуть не приказом откуда-то с правого края улицы.

– Я первый по очерёдности нанимаю флейтисток на семейное торжество! – слева ему отвечают деловым тоном зрелого мужа.

– А я второй, как оговорено, на празднество! – Какое именно «празднество» потребовало спешного участия приезжих артистов, не уточняется.

Следом за другом в широком проёме ворот показываются протрезвевшие от удивления Мирон и Граник.

– Что это вы такие заплаканные? – сразу же отлетает от сидящих напротив ворот четверых очень солидных мужчин в домашних одеждах, что не помешало им, четверым, занять самые почётные места. Ответ на заданный вопрос озвучил один из них – крепкий широкоплечий муж лет сорока, видом схожий с военачальником на отдыхе.

– Тоже так хочу встрепенуться в чувствах! – «Военачальник» рукоплещет, приветствуя трёх девушек в дорожных плащах. – Я третий по очерёдности на музыку!

– Фила, составляем списки очереди! Чей раб тут в письменах проворнее будет? – страстно выкрикивают далеко справа. – Чтобы без обид на глине твёрдый список!

– Гермократ, мы твоих породистых лошадей слегка подвинули в самое начало квартала. Изволь пройти за ними ногами. Лошади дожидаются тебя у моста на Ахрадину. Навоз за дорогими лошадьми тоже прибрали – в море плавает. Поди, и утонул уже! Если навоз тебе за надобностью – отгружу свой, – продолжает совет благодарных слушателей всё тот же властный «военачальник».

– Кабы знал, что скромное пение заинтересует вас, почтенные, не ставил бы лошадей… – Гермократ виновато прикладывает обе руки к груди.

– Куда направляетесь вшестером по ночи? – продолжает беседу тоном допроса с пристрастием его сосед, пониже ростом, лысоватый муж властного вида, лет тридцати пяти.

– Покупку мою хоронить на землях поместья, – грустным тоном держит ответ Гермократ. – В дар получил от торговца Писандра труп. Девам певчим покажу поместье, хочу заинтересовать их…

– … остаться у нас в Сиракузах ? – в догадку подхватывает «военачальник». Его вопрос сопровождает третья волна благодарных аплодисментов. Девушки смущённо кланяются, показывают слушателям чёрные кожаные чехлы с авлосами, ворота дома затворяются, и шестеро путников под завистливые взгляды спешат по длинной улице к лошадям.

Около полуночи. Дорога на Акры.

Где-то между Акрейским утёсом и Акрами

Ужасная картина открывается трём конным странникам, запозднившимся в ночи по дороге в город Акрагант. Едва миновав шумные, многолюдные богатые загородные поместья гаморов Сиракуз по берегам реки Анап, проехав через густые священные дубовые рощи Богов, свернув за высокие скалы, прилегающие к Акрейскому утёсу, путники обрывают спокойный дорожный разговор. Перед ними разворачивается картина безутешного горя. Нагой истерзанный мужчина лежит посреди дороги в луже крови, раскинув по сторонам руки. Две девушки над ним – коленопреклонённые, стенающие и заламывающие руки в неутешных страданиях. Луна полным диском заливает безучастным холодным светом знакомую дорогу. «О-ох!» – вырывается сочувственным стоном у путников. Что же произошло здесь, так рядом с городом?