Людмила Дегтярь - Грозный – Василий Блаженный. Истина-весть

– Вася, судачат: бабий ум короткий! Однако выслушай, худого не посоветую, – молодица скорым шагом подошла, присела на лавку, да сама стала, лаская, поглаживать муженька по плечу. – Васенька, голубчик, коль тетушка живет одна, поди, ей скучно. – ласково защебетала Даша. – Кто утешит, кто скрасит старость? Пожилому человеку дорого внимание и забота!

– Нашла о чем баять! – отпрянул Василий. – Как подойду? С каким лицом покажусь? Батюшка гуторил: Лукерья наказывала не пущать нас на порог и дорогу заказала Шуйским наведываться до нее!

– О-о-о-х! Страсти какие! Забудь, Васенька! Ты-то не обижал тетушку! Какой с тебя спрос? Стань лисичкой, подлащись до Лукерьи, задобри ее. Авось и забудет старые обиды! Чует мое сердце, у тебя все сладится!

Василий Шуйский с удивлением взглянул на Дарью Алексеевну, словно увидел ее впервые.

– Эко, завела… – проронил он неуверенно.

– Любое сердце отходчиво на добро, – увещала Дарья. – Уж, кому-кому, а мне ведомо: ты горазд молвить теплое словцо!

– Дарья, нашла с чем сравнить! С бабами ладить – простецкое дело! А растопить тетушкину ледяную глыбу – се мне не по плечу!

– По плечу! По плечу! – пустилась молодица в уговоры. Видя неуверенность мужа, распалилась сама: – Вася, коль надо, я поеду с тобой. В ножки кинусь! Поди, спина не переломится!

Василий тяжело выдохнул скопившуюся в груди тяжесть, пытаясь нащупать в своей душе зацепку на примирение с тетушкой, однако одернул прыть жены:

– Погоди, Дарья, не суетись…

– Ну-те, увалень! Васенька, не медли! – ласково щебетала Даша, нетерпеливо теребя рукав мужа.

– Хм… Раскинуть нужно мозгами, – неуверенно протянул он, вдруг принявшись отстукивать какой-то марш по столу.

– Ах, ты! Как же неповоротлив! Помолись у иконки да сразу и езжай! – прилипла Даша к нему, как банный лист. – Вот и все «раздумье»! Бог управит!

В душе Шуйского промелькнула слабая искорка надежды, и он ухватился за нее как за прочный канат, перебираясь в обнадеживающую лагуну.

– Дело баешь, сударыня, – благодарно улыбнулся Шуйский.

– Вот и езжай с Богом! Утряси ваши дела!

– Утрясу… погодя, – вдруг смутившись, недовольно изрек Василий Васильевич. – Иди, иди, займись делами!

Проясив тайну семейных неурядиц, Даша суматошно выискивала пути к исправлению. По ее оживленному лицу всполошенной наседкой заскользила сумятица чувств. Дожидаться, пока муж осмелиться дерзнуть на примирение с теткой она не могла и насела на мужа, не отступая. Увидев, что Василий набычился, отступила, но ненадолго. Набравшись храбрости, вновь лилейно затараторила:

– Вася, послушай, ноне поезжай к тетке, – не отступала молодица. – А-а! Мне же сон давеча привиделся: курка в лукошко снесла враз десяток яиц.

– Се к слезам, – отстранился Шуйский. – Нарюмалась нынче… вот и… сон…

– Не-е-етушки! Я сверялась по Соннику – се большой прибыток! Сон в руку! Езжай! – пристала Дарья. – Не оставляй на авось! Мало ли что, – настойчиво наседала молодица.

Всколыхнув старую рану, Василий Шуйский насупился и вновь принялся сосредоточенно пересматривать стрелы.

Дарья Алексеевна, не дождавшись ответа мужа, тихонько поднялась с лавки и занялась вещами, аккуратно складывая их в сундук, изредка поглядывая на Шуйского. Забывшись, тихонько завела песню:

Внизу гулко стукнуло, продолжительно заскрипев входной рассохшейся дверью. Послышались тяжелые шаги по лестнице, шарканье перед входом и в светелку ввалился Иван Шуйский, втиснувшись в низкий проем двери. Он, как и брат, отличался богатырским сложением.

Рыжая пышная борода, крупноватые улыбчивые губы, налитые щеки Ивана предполагали добродушие и мягкотелость, но плутоватые глаза говорили о притворно-обманчивой внешности: внутри поживал невиданный сквалыга.