Виктор Джанибекян - Тайна убийства Столыпина

В дальнейшем в тетрадь была вложена запись второй беседы. Здесь сокращений уже было меньше, и потому текст расшифровывался намного легче.

Журналист, который так и останется для нас безымянным, оставил и свой вопросник, по которому готовился к предстоящему разговору, – вопросы были поставлены в той очередности, в какой он намеревался задавать их своему собеседнику. Судя по материалам, собранным в папке, ясно, что ему хотелось подтвердить версию: заговор против Столыпина все же существовал, и российского премьер-министра убили не столько из-за халатности лиц, призванных его охранять, сколько потому, что эти лица каким-то образом, прямо или косвенно, участвовали в заговоре.

Кроме серой тетради в старой папке оказались чьи-то частные письма. Может быть, написаны они были людьми, все же имевшими какое-то отношение к выдвинутой им версии. Иначе, наверное, письма не оказались бы рядом с высказываниями Курлова.

Папка с серой тетрадью эмигранта путешествовала по Европе – была в Германии, потом побывала вместе со своим хозяином в Чехословакии и Франции, а затем снова вернулась в Германию. В Россию она перекочевала в конце Второй мировой войны. Ее обнаружили в одном семействе, хранившем трофейные ценности, вывезенные в сорок пятом году. Откуда она взялась, как попала в семью бывшего командира полка Советской армии, владельцы объяснить не смогли – самого полковника в живых уже не было. Заинтересовавшись записями и именами на листах пожелтевшей бумаги, хозяева передали папку знакомому – преподавателю истории, а тот предложил их какому-то архиву, где от них отказались. Так тетрадь попала к моему коллеге – журналисту. В начале восьмидесятых годов тот передал ее мне.

– Когда доведется писать о столыпинской эпохе – вспомнишь мой дар, – пошутил он.

В советское время о Столыпине упоминать в печати было не принято. Петр Аркадьевич считался реакционером, потомки революционеров его не любили. Я понимал друга – не было смысла хранить в домашнем архиве записи, которые никогда не пригодятся. Он просто от них избавился.

Никто не знает, сколько документов и свидетельств было утеряно и выброшено на помойки как ненужное прошлое! И я благодарен судьбе, что эти бумаги не оказались на свалке и спустя десятилетие помогли в написании этой книги.

О второй записи, упоминающей о заговоре против П.А. Столыпина, я расскажу после. Сейчас – о первой. В книге бывшего жандарма П.Г. Курлова, изданной эмигрантами в Берлине в начале двадцатых годов, несколько абзацев оказались ей идентичны. Можно предположить, что неизвестный нам автор помогал бывшему генералу писать воспоминания или – что тоже не исключено – каким-то образом пользовался его записями.

«Страшно и жутко, что его превосходительство генерал Курлов опускается все ниже и ниже. За последние три месяца он задолжал в местной лавке. Говорят, что у него нет денег на прачку, он стирает белье сам и при этом бережет последний кусок мыла. Знакомых он избегает. На улице не показывается, а если и показывается, то только поздно вечером, когда немцы закроются в своих домах…»

Упомянутый выше разговор невольно навел на воспоминания, ведь собеседники затронули не только какой-то отрезок прожитой ими жизни, но и историю государства, которое вынуждены были навсегда покинуть. У каждого остались свои памятные моменты.

Вспомним и мы некоторые эпизоды истории российской, потому что без них не понять многие последующие события.

В записях неизвестного журналиста автор нашел знаменитую пушкинскую фразу, которую тот подчеркнул: «Дела давно минувших дней…»

Какие же были дела?

Говорят, история империи пошла вкривь и вкось после того, как Россия ввязалась в войну с Японией. Потом последовали первая русская революция, затем наступили годы реакции, обострившие отношения власти и некоторых слоев общества. Позже грянул новый кризис – Первая мировая война, и вновь обострились отношения внутри государства. А там уж возникла революционная ситуация, с которой самодержавию справиться не удалось.

Вернемся к началу века.

В те годы настроение было радужным и у власти, и у чиновников, и у народа. Наступившее столетие казалось веком благоденствия и радости. Каждый оценивал его по-своему. По-своему оценивали и правители России, не предполагавшие, что один просчет повлечет за собой множество остальных. Пожав бурю, они будут после говорить о фатальности, о случайных совпадениях, приведших к краху власти, будут приводить и другие доводы, которыми, на их взгляд, объясняются происшедшие явления.