– Да? – заинтересовалась Евдокия. – И кто же он?
Мария не успела ответить. Из молельного дома стали выходить хлысты.
– Всё, как разойдутся люди, и нам на покой пора, – прошептала Мария. – О чём не договорили, завтра покалякаем.
– А жандармы? – вдруг вспомнила Евдокия. – Они что, больше не вернутся?
– Старец сказал «нет», – беря её за руку, сказала Мария. – И пусть у тебя голова об этом не болит, сестра. Страшное уже позади, жандармы сделали своё дело и уехали.
Провожать своих «голубей» на крыльцо вышел сам старец. Увидев сестёр, он укоризненно покачал головой.
– А вы чего здесь шепчетесь, сороки? – заговорил он строго. – Вам что, тошно было вместе со всеми выслушать прощальное слово моё?
С опущенными головами ни живые ни мёртвые девушки взбежали на крыльцо и замерли перед Андроном.
– Ступайте в избу и спать, болтушки! – «повелел» старец. – Не то закрою дверь на запор и будете на крыльце дрыхнуть! Следующий раз эдак и поступлю, как молвлю, чтоб неповадно было!
Самарское губернское жандармское управление располагалось в центре города, на пересечении Саратовской и Алексеевской улиц.
Поручик Шелестов, сидя за столом, перебирает разложенные на столе документы и словно не замечает стоящего перед ним купца Сафронова. Тот топчется на месте и украдкой осматривается. Рабочий стол, пара стульев для посетителей, шкаф, сейф – вот и вся обстановка кабинета.
Сафронов морщится, у него сильно болит голова и тяготит затягивающееся молчание. Проведя по лицу ладонями, он вздыхает и обращается к поручику:
– Ваше благородие, почему я здесь? Это какое-то недоразумение.
Поручик поднимает на него взгляд и сводит к переносице брови:
– Потрудись заткнуться и не мешай мне работать.
Сафронов морщится:
– Но, простите, я…
– Если ещё раз вякнешь без дозволения, получишь в рыло, – перебивая его, предупредил поручик.
Некоторое время он с ухмылкой наблюдает за реакцией Сафронова на свои слова и словно нехотя начинает допрос.
– Следует полагать, ты купец Сафронов Иван Ильич, родом из Тамбова, проживаешь и ведёшь торговлю здесь, в Самаре?
– Так и есть, господин поручик, в самое яблочко, – морщась от очередного приступа головной боли, ответил Сафронов.
– Тогда скажи мне, купец Сафронов, какого хрена ты околачивался в Зубчаниновке, в молельном доме хлыстов?
Сафронов (сконфуженно):
– Да это я так, из любопытства, ваше благородие.
– Вот как? – удивился поручик. – А что может быть интересного в том сектантском гадюшнике?
– Так поют они хорошо, душевно, – уводя глаза в сторону, солгал Сафронов. – И пляшут они забавно, так я слышал, только вот посмотреть не успел. Вы, своим появлением, положили конец их радениям.
Поручик встал из-за стола, закурил и отошел к окну.
– А от нас почему прятался? – не оборачиваясь, поинтересовался он. – Почему не подошёл ко мне и не представился?
– И сам не знаю почему, – вздохнул Сафронов. – Думал, что моё задержание в компании хлыстов больно ударит по деловой репутации.
– А не брешешь ли ты, купец, как сивый мерин? – ухмыльнулся поручик. – Если ты рисковал своей репутацией, значит, не просто так к хлыстам пришел.
Сафронов молча кивнул.
– Правильно понимаешь, Иван Ильич, правильно, – с иронией продолжил поручик. – У нас не так много времени, чтобы растрачивать его по пустякам.
Сафронов сжался под его пристальным взглядом и опустил голову.
– Вот мы пришли к хлыстам, чтобы задержать опасного преступника, – продолжил поручик. – Ты не догадываешься, о ком я веду речь?
– Да, я слышал краем уха, что вы интересовались каким-то Евстигнеем, – промямлил Сафронов, изнывая от плохого предчувствия.
– Не каким-то, а особо опасным государственным преступником, – подчеркнул назидательно поручик. – Полиция занимается разного пошиба уголовниками, а мы, жандармерия, только очень опасными преступниками.
– А хлысты здесь при чём? – уныло поинтересовался Сафронов. – Всем известно, что христоверы – тихие богобоязненные люди.
Поручик подался вперёд и как жалом пронзил взглядом Сафронова.
– А ещё всем известно, что они восхитительно поют, задорно выплясывают и азартно занимаются свальным грехом, – не удержался от едкой подковырки поручик. – Ты слышал о такой забаве хлыстов, как свальный грех, Иван Ильич?
Сафронов занервничал. Боль в голове усилилась, задрожали руки, и пересохло во рту. Кончиком языка он облизал пересохшие губы и прерывисто вздохнул. От внимательно наблюдавшего за ним поручика не укрылось волнение купца.
Читать дальше