Александр Чиненков - Христоверы

Марфа Григорьевна в замешательстве посмотрела на неё и перекрестилась.

– А с чего ты взяла, что Макарка твой может у нас быть? – покосившись на мужа, поинтересовалась она.

– Давеча, с утра ещё, когда в город собирался, Макар попутно мыслил к вам по какому-то делу заехать, – сказала Степанида, блуждающим взглядом осматривая избу.

– Был он у нас, заглядывал, – поморщился Матвей Кузьмич. – В самый раз утром дело было.

– Уже ночь на дворе, а его всё нет! – всхлипнула Степанида. – Куда же он запропастился, Макарка мой?

– Да мало ли куда? – пожимая плечами, пробубнил Матвей Кузьмич. – В городе в гостях задержался. Разве ему в Самаре негде остановиться?

– Если бы он в гости поехал, то упредил бы меня заранее, что задержится, – дрожащим от слёз голосом вымолвила Степанида. – А сегодня он пораньше возвернуться обещал.

– Не боись, черти не унесут твоего Макарку, – с неприязнью высказался Матвей Кузьмич. – Он и сам похлеще всех чертей будет. Ты бы шла лучше домой, Степанида, а не мыкалась ночью по дворам. В избе своей дожидайся Макарку, у печи сидя. А он, как объявится, так прямиком домой подастся. Здесь, в деревне, никто особливо его не приветит и в гости не ждёт.

Заливаясь слезами, Степанида выбежала из избы. Старики в раздумье, будто договорившись, повернулись к иконам лицами и опустились перед ними на колени.

Развёрнутые оглоблями в сторону берега сани прочно застряли в полынье. Лошадь, запутавшись в сбруе и вожжах, лежала на берегу, у самой кромки воды, судорожно дёргаясь и силясь освободиться. Связанный по рукам и ногам Макар Куприянов сидел в санях. Одежда на нём промокла, а холодная речная вода доходила до горла.

Выбравшись из сугроба, в котором он оказался, вылетев из саней, Силантий достал из валенка нож и освободил лошадь от сбруи и вожжей. Освободившись от пут, та вскочила на ноги, затем выбежала на дорогу и помчалась в направлении деревни.

Убрав нож, Силантий подошёл к берегу, присел у кромки воды и посмотрел на тонущего в полынье Куприянова.

– И как ты там, Макарка? Тепло ли тебе в водице студёной или холодно?

– Всё, будя чудить, – отозвался, стуча от холода зубами, Куприянов, – сам видишь же, что утону я сейчас.

– И не просто вижу, а жду не дождусь, когда ты камнем ко дну пойдёшь, – рассмеялся Силантий. – Вот когда башка твоя под водой скроется, тогда я и уйду.

– Скажи, за что ты подверг меня пытке эдакой? – закричал вне себя Куприянов. – Что я тебе сделал, скажи?

– Мне ты не сделал ничего, а вот людям в деревне много зла причинил, – ответил Силантий. – В долги всех вогнал, забираешь у них всё, что захочешь.

– Ложь! Всё навет на меня! – закричал истерично Куприянов. – Это злые языки меня обгаживают!

– Люди всей деревней попусту трепаться не будут, – усмехнулся Силантий. – А ты тони, тони себе, негодник. Это сначала водица студёной кажется, а потом, когда в ад входить будешь, там и согреешься.

С каждой минутой сани всё глубже и глубже оседали в реку, а вместе с ними и Куприянов.

– Ты погляди, я же утону сейчас? – простонал он в отчаянии. – Ты же грех смертный на душу берёшь.

– Э-э-э… Да у меня на душе уже столько грехов, не счесть! – захохотал, развеселившись, Силантий. – Душа у меня, как уголь, чёрная! А греха за то, что тебя утопил… Не-е-ет, твоя погибель доставит радость всей деревне! Так лучше молись, пока жив ещё, а не спорь со мной – жить тебе или не жить, понял?

– Может, и помолился бы, да некому, – захныкал Куприянов. – Нет тут моего бога, нет!

– Как это нет? – удивился Силантий. – Понятное дело, Бога никто не видит, но Он всегда со всеми рядом, не сомневайся, Он здесь.

– Бог мой во плоти, и он здесь быть не может, – выкрикнул, хныча, Куприянов. – Мой Христос… Он среди людей живёт!

– Постой, где-то я уже это слышал? – ещё больше удивился Силантий. – Ты что, христовер убогий, Макарка? Поди на борту корабля хлыстов себе местечко пригрел.

– Хлысты смрадные греховодники, а я из другого теста вылеплен, – отозвался, рыдая, Куприянов.

Услышав его ответ, Силантий даже привстал от изумления.

– Из другого? Это из какого же?

– Что ни на есть праведного, – всхлипнул, отвечая, Куприянов. – Оскоплённый я… И Прокопий Силыч Христос мой.

– Значит, ты скопец, чёрт поганый? – рассмеялся Силантий. – Сдаётся, что ты ещё понадобишься мне. Но завтра… Завтра ты к Матвею Кузьмичу Звонарёву наведаешься, в ножки ему поклонишься и прощения попросишь за то зло, что ты причинил ему.