Лёля Сакевич - Фам-фаталь из-под Смоленска

– Отец, неужели ты присоединился к нам и отвлекся от своих Буало, Мольера и Монтеня? – засмеялась Софи.

– А так же от Расина, Корнеля и Фенелона, моя дорогая, – улыбнулся отец и поцеловал дочь в лоб. Потом поморщился и указал глазами на певицу: – Когда еще наша сирена замолчит, а так хоть намечается занимательный разговор…

– Михаил Александрович, вы сказали «сверчок», я не ослышался? – удивленно поднял брови Каховский.

Софи рассмеялась:

– Так называли Пушкина в «Арзамасе», литературном кружке, в котором отец тоже принимал участие.

Салтыков мечтательно вздохнул и тоже расплылся в улыбке:

– Вяземский у нас тогда был «Асмодеем», Блудов – «Кассандрой», Денис Давыдов звался «Армянином», и у меня был свой титул почетного гуся. Кстати, иногда я даже имел честь вести протокол заседаний. Веселые были деньки! Василий Андреевич Жуковский, он же «Светлана», шутливым тоном создал особую атмосферу в нашем кружке. Такую, что заставляла нас всех творчески фонтанировать, делать нашу критику над человеческими глупостями острой, но неназойливой. Ах, Петр Григорьевич, скажу я вам, любезный мой, что теперь бы не поняли, с какой целью создавался наш кружок. «Читать друг другу стишки, царапать друг друга критическими колкостями» – так было записано в шутливом уставе, – Михаил Александрович вздохнул и нахмурился: – Покуда кружок наш не превратился в общество… Вы знаете, сейчас это модно – вступать в различные общества и вести пропаганду того, о чем совсем не следовало бы и упоминать… А согласитесь, увещевать с помощью светлейших в империи умов несложно и весьма эффективно. Мы все были в «Арзамасе» слишком разные и разделила нас, увы, политика. Точнее, диаметрально противоположные взгляды на нее.

Каховский сощурился:

– Вы, Михаил Александрович, хотите сказать, что Пушкин тоже имел некие неосторожные воззрения и именно поэтому его нынче сослали? Признаюсь, мне он не показался серьезным человеком. Да, он гениальный поэт, но притом ловелас отменный и бретер, каких мало.

Софи хихикнула в веер, а отец согласно закивал:

– Точная характеристика для сорванца, Петр Григорьевич, точная. Не знаю, во что именно Сверчок сейчас встрял, скажу без обиняков – мог, разумеется, мог! Но в этой связи я должен сказать в оправдание «Арзамаса»: именно благодаря нашему кружку этот алмаз стал бриллиантом! Именно у нас талант этого зеленого юнца отшлифовался и юноша превратился в гения! Благодаря таким учителям, как Василий Андреевич, Пушкин стал Именем. Пусть, и гонимым в данное время. Но я уверен, что ненадолго. Пары од хватит, чтобы государь вернул его.

– Таких, как ода «Вольность»? – иронично поднял бровь Пьер.

Софи не читала этой вещи, но увидев реакцию отца – тот побагровел и насупился – поняла, что стоит прочесть, ведь любопытно же. Вероятно, в бумагах дядюшки эта ода может отыскаться, он всегда считался человеком радикальных взглядов.

– Нет, юноша! – строго заметил отец. – Такие оды ведут по одной дороге – в Сибирь. И не следует, если, разумеется, вы имеете планы на будущее, читать подобные вещи и обсуждать их в приличном обществе!

Каховский посерьезнел, выпрямился и сквозь зубы процедил:

– Любезный Михаил Александрович, по-видимому, вы сами прочли сию оду. И потому понимаете, что невозможно не восхищаться словами этими, и не поддерживать автора:

Каково, а? Кстати, смею заметить, я уже не мальчик, так позвольте мне самому решать, каких я должен придерживаться взглядов, и каковы мои планы на будущее!

Софи скривилась – глупый Пьер, нельзя в таком тоне разговаривать с ее отцом! Салтыков падок на лесть, его легко задобрить, но подобной нахальности он никогда не простит. Михаил Александрович с каменным лицом встал, молча отошел к креслу у камина и демонстративно уткнулся носом в книгу. Причем, держал он ее довольно долго вверх ногами; после с кресла раздалось недовольное восклицание, и книга была перевернута.

– Ну вот, теперь неделю будет дуться, – прошептала Софи, а Пьер махнул рукой и тоже прошептал:

– Мне все равно, Софья Михайловна. Пусть хоть весь свет на меня обидится, лишь бы только вы глядели ласково.

Софи хихикнула и легонько пожала ему руку. В этот момент – к слову, совсем не вовремя – Катерина закончила выступление. Со стороны отчаявшихся слушателей раздался стон счастья, и они громогласно и совершенно искренне зааплодировали.