Лёля Сакевич - Фам-фаталь из-под Смоленска

А ситуация в последнее время стала не из легких. Стала именно такой, в которой без совета и дружеской поддержки просто не выжить. Софи запуталась.

Казалось бы, как это легко – вскружить голову скучающему в деревне повесе! Расслабленные деревенские нравы, нестрогий этикет, отсутствие городских, неискренних в своей сути, паркетных расшаркиваний – свобода! И барышне развлечение, и юноша доволен.

Но как-то неожиданно случилось так, что голова искушенной разбивательницы сердец тоже не устояла на своих плечиках. И теперь кружится при мимолетном взгляде в сторону того, кто раньше столь презрительно был назван «объектом». Видя, как несчастный пылает от любви, как радостно загораются его глаза при ее появлении, девушка сама начала чувствовать предательскую слабость в коленях. Почему-то ее кидало то в жар, то в холод, а завивка с локонов моментально спадала. По суровому приговору подруги Александры, коли локоны развиваются, то жди беды – на пороге нешуточная страсть.

Подойдя к небольшому пруду, окаймленному листьями кувшинок, девушка поискала глазами прикормленную пару лебедей – птиц нигде не было. Решив подождать прожорливых пернатых, Софи села прямо на покрытую росой траву, положила рядом захваченный из кладовой каравай – птицы предпочитали сдобу – и вытащила из-за корсажа таинственную книгу.

Довольно старый (издания середины прошлого столетия) и изрядно потрепанный томик на французском языке. Это была небольшая, легко укладывающаяся в ладонь красно-коричневая книжица, с удивительно приятной на ощупь обложкой и крепким переплетом – «Переписка Абеляра и Элоизы». Софи давно слышала про это произведение (в пансионе о нем лишь шептались), но у дядюшки в библиотеке его не было. А строгий отец ни под каким предлогом не разрешил бы дочери читать подобную литературу – слишком уж она предосудительна для юной благовоспитанной барышни.

Но, как известно, запретный плод сладок, а плод, таинственным образом попавший юной барышне прямо под подушку, сладок вдвойне.

Вчера Софи до ночи писала письмо Александре, на двенадцатом листке вымоталась, затушила свечу и легла в кровать. И тут, сладко потянувшись и обняв свою подушку, нащупала этот томик. Ни горничная, ни тетя, ни Катерина, ни одна из служанок не могли подложить книжку в постель, это точно. Подумать только – кто-то был в ее комнате уже после того, как кровать расстелили! Как раз в это время Софи, раздетая, в одном пеньюаре, с рассыпанными по плечам волосами, писала за столом у окна. Сидя спиной к кровати и слыша лишь тихий скрип пера, она не заметила, как за ее спиной кто-то пробрался в комнату и засунул руку в шелк расстеленной постели.

И, судя по всему, этот кто-то Софии известен… Но как он посмел?! Он видел ее такой неприбранной! Скомпрометировать барышню в ее собственном доме – каково? Хотя, незачем строить из себя ханжу – никого за руку не поймали, поди, докажи, что это был именно Пьер, а не дядюшка, известный шутник и любитель розыгрышей.

Но все равно, любопытно, с какой целью подложили книгу?

Софи открыла томик наугад и прочитала: «…Слово «жена» может звучать почетно, достойно, даже свято, но ближе мне всегда были иные названия – любовница, дама сердца, наложница, содержанка, даже шлюха, если позволишь. Я верила, что чем более я смирюсь пред тобою, тем больше угожу тебе, и тем меньше вреда нанесу твоему положению…» Да уж, действительно, весьма любопытно для благовоспитанной барышни… Девушка с интересом зашелестела хрупкими страницами.

– Я знал, что вы заинтересуетесь, – раздался тихий голос прямо над ухом.

От неожиданности Софи охнула и дернулась – книга упала на траву, из нее вывалилась ранее незамеченная закладка. Оказывается, пока она была погружена в переписку двух средневековых влюбленных, Каховский подкрался сзади, сел рядом и тихо наблюдал за ней.

Софи вскочила, изобразив оскорбленную добродетель, возмущенно воскликнула:

– Петр Григорьевич! Да как вы посмели?! Вы пробрались в мои покои, вторглись в мою приватность – вы оскорбили меня!

И сейчас, да, сейчас вы совершенно непозволительно… Совершенно бессовестно…

Но ее спектакль не произвел на него впечатления – все так же сидя на траве и смотря снизу вверх, он с доброй улыбкой покачал головой:

– Не-ет, Софья Михайловна, вы не такая, не изображайте, – тихо проговорил он. – Не делайте так, это, право, не к лицу вам.

– Что?.. – булькнула Соня, в растерянности позабыв о своем возмущении.