Ильяс Есенберлин - Шесть голов Айдахара

Акберен отрицательно покачал головой и смиренно сказал:

– О купце я ничего сказать не могу… А о вас… Простой кипчак никогда не был родственником потомков ханов…

– Вот как ты умеешь разговаривать!.. – эмир нахмурился. – Придет время, и мы разберемся, кто родня, а кто чужой… А теперь говори, по какому делу пришел.

Сакип-Жамал протянула Кутлук Темиру серебряную пиалу с пенящимся кумысом. Эмир неторопливо отпил глоток.

– Два дела привели меня к вам… – Акберен помолчал, собираясь с духом. – Если вы разрешите, я хотел бы в Ургенче или в другом городе открыть медресе, чтобы обучать кипчакских детей грамоте и слову божьему…

– Говори дальше…

– Второе… – голос Акберена зазвучал глухо. Он едва справлялся с охватившим его волнением. – Вчера я был на невольничьем рынке в Ургенче. Сердце мое наполнилось болью…

– И что же ты там увидел такого, что так взволновало тебя, почтенный улем? – в голосе Кутлук Темира звучала насмешка, а глаза стали недобрыми, холодными.

Акберен сделал вид, что не заметил насмешки в словах эмира.

– На рынке собралось почти десять тысяч невольников… Поскольку купцы из многих государств в последнее время боятся отправляться в долгий и опасный путь, цена на рабов упала. Те, кому они принадлежат, начали говорить, что невольники не стоят сейчас даже того, что съедают… Их не кормят и не дают им одежды… Многих уже взял к себе аллах, другие живут в ожидании скорого смертного часа. Но ведь и невольники люди…

– Так чего же ты хочешь от меня?! – резко спросил Кутлук Темир. – Быть может, мне приказать воинам перебить всех рабов?!

– Зачем их убивать… – печально возразил Акберен. – Они скоро умрут сами… В вашей власти даровать им свободу… Вчерашние рабы станут обрабатывать землю и ковать железо… Среди них есть хорошие воины, и они могли бы служить Золотой Орде…

– По тому, как ты говоришь о рабах, похоже, что и ты происходишь из их племени. Зачем же тогда надел голубую чалму улема? Быть может, твое место среди них?

Боль не оставляла тела Кутлук Темира, и необъяснимое раздражение и злость туманили ему голову.

– Я пришел к вам как к повелителю народа Хорезма… – ровным, спокойным голосом сказал Акберен. Он уже понял, что пришел в юрту эмира напрасно, но отступать было поздно. – Пророк Мухаммед учил нас жалости к ближнему. Если невольникам нельзя дать свободу, то прикажите тем, кому они принадлежат, проявить милость к несчастным и давать им каждый день еду и хоть какую-нибудь одежду. Не то…

– Что ты хотел сказать?! – глаза Кутлук Темира блеснули.

– Я хотел сказать, что несчастные иначе умрут…

– Мне кажется, что ты хотел сказать что-то другое… – эмир погрозил Акберену пальцем. – Но поскольку ты приехал издалека, я на первый раз прощаю твои неразумные речи. Будет лучше, если наши пути больше никогда не пересекутся… Как поступать с рабами, знают те, кому они принадлежат…

Акберен понял, что пора уходить. То, на что он надеялся, никогда не сбудется. Волк не знает жалости к овце, и ее боль ему недоступна. Он поднялся на ноги и склонился в низком поклоне.

– Подожди. – Кутлук Темир остановил улема. – Почему ты уходишь, не узнав, что я отвечу на твою первую просьбу?

Акберен выжидающе молчал.

– Так вот, слушай мое слово. Человеку, который думает о благополучии рабов, нельзя доверять детей. Кипчакские дети должны расти жестокими и безжалостными, как волки. Только тогда из них получатся настоящие воины, способные высоко поднять славу Золотой Орды. Знания делают души людей мягкими. Сейчас и всегда счастье сопутствует тем, кто подобно волку, не знает жалости к другим. Те же, кто осмеливается поднимать голос за рабов, слабые люди. И если я разрешу тебе открыть медресе, то чему хорошему сможешь ты научить детей? Тебе все понятно, улем?

Лицо Акберена залила смертельная бледность. Низко поклонившись, он вышел из юрты эмира.

Зная крутой нрав Кутлук Темира, ни Сакип-Жамал, ни Жакуп не проронили ни слова.

Не разбирая дороги, брел по пыльной степи Акберен. Далеко позади остались ставка эмира и молчаливые нукеры с длинными копьями, стерегущие его жизнь и покой. Высоко в небе, будто роняя серебряные зерна на сухую землю, пел жаворонок. Но улем не слышал птичьи трели. Ярость, чувство бессилия душили его, а глаза застилала кровавая пелена.

Акберен, отправляясь к Кутлук Темиру, сердцем чувствовал, что напрасно теряет время, но где-то в глубине души тлела слабой искрой надежда, и хотелось верить в чудо. Ханы не факиры – они не совершают чудес. Разве не этому учил его Тамдам в долгих беседах? Разве не говорил мудрый старик, что счастье человека только в его руках?