Ильяс Есенберлин - Шесть голов Айдахара

– Возьми его, – сказал джигит. – Быть может, он принесет тебе счастье. Мой конь быстр как птица, и кто знает, может, он обгонит твою судьбу. Если посчастливится – считай коня своим…

Два туленгита отвели Ажар в конец площади, Ерке Кулану развязали руки. Кто-то из телохранителей султана подал Адилькерею тугой монгольский лук.

Узбек-хан поднял руку:

– Я сказал не все. Виновный проскачет перед стрелком на расстоянии ста шагов.

Лицо Адилькерея передернулось.

– Я убью щенка, если он будет скакать даже на расстоянии вдвое большем…

– Начинайте… – велел хан.

Легко вскочив на подаренного ему белого скакуна, Ерке Кулан медленно поехал с площади, и люди молча провожали его взглядами.

Отъехав на значительное расстояние, Ерке Кулан остановил коня и стал ждать сигнала. Наконец распорядитель подкинул свой борик.

Чуть помедлив, Ерке Кулан ударил коня пятками, и тот стремительно сорвался с места. Конь был замечательный. Он был похож на белого ястреба, молнией несущегося над самой землей.

Сощурив раскосые глаза, сведя к переносице мохнатые брови, Адилькерей ждал. И когда всадник поравнялся с тем местом, где стоял султан, тонко свистнув, сорвалась с тетивы стрела с железным восьмигранным наконечником.

Вздох, похожий на удар волны о берег, пронесся над площадью:

– Попа-а-а-ал!

Но всадник продолжал скакать, и люди тогда рассмотрели, что стрела расщепила переднюю луку седла, а джигит невредим.

Поравнявшись со своей любимой, Ерке Кулан нагнулся и поцеловал Ажар.

Не стало на площади тишины. Зрители бушевали. К небу неслись возбужденные крики спорящих, и птицы в страхе облетали площадь стороной.

И снова подбросил вверх свой борик распорядитель, и опять понес стремительный конь Ерке Кулана навстречу его судьбе.

Взвизгнула вторая стрела, и белые щепки от разбитой задней луки седла брызнули во все стороны.

Люди кричали, не слушая друг друга. Кто видел в происходящем руку провидения, кто утверждал, что Адилькерей делает это нарочно, чтобы показать, какой он меткий стрелок, и от третьей стрелы Ерке Кулану не уйти.

Султан молчал. Его лицо злобно побледнело и покрылось крупными каплями пота. Для третьего выстрела он выбрал стрелу с голубиным оперением и, нахмурив брови, стал ждать.

Зрелище захватило Узбек-Хана. Вцепившись побелевшими пальцами в подлокотники походного трона, он всем телом подался вперед, ожидая кровавой развязки. Бешеный топот копыт обрушился на площадь, и в этот миг отчаянный, полный нестерпимой боли и горя крик ударил в уши людей. Никто не слышал, как пролетела пущенная дрогнувшей рукой султана стрела. Крик словно разбудил людей, и слезы сострадания выступили на многих глазах.

И вдруг наступила тишина. Люди не верили своим глазам – исчез джигит, исчезла молодая женщина со связанными руками. Белой птицей несся по степи белый конь. Бросив поперек седла Ажар, Ерке Кулан мчался прочь от ханской ставки. И вскоре знойное дрожащее марево скрыло беглецов.

Бледный, ни на кого не глядя, Узбек-хан поднялся с трона и, проведя ладонями по лицу, тихо сказал:

– Аллах акбар! Аллах велик!

– Коня! Скорее коня! В погоню за беглецами! – кричал в ярости Адилькерей.

– Остановись, султан! – властно приказал Узбек. – Неужели ты, безумец, станешь спорить с волей аллах? Тем, к кому он милостив, я дарю жизнь…

Площадь ревела от восторга. От топота и криков облако пыли поднялось к небу, и оно из голубого превратилось в мутное и тусклое.

Узбек-хан велел разогнать народ, а сам ушел в свой шатер.

На рассвете следующего дня в его ставку прибыл караван, с нетерпением ожидаемый ханом.

Значительное место в жизни Золотой Орды занимал Хорезм. Особенно сильным было его влияние в период правления Узбек-хана. Как иссушенная солнцем земля, впитывала, перенимала Орда все лучшее, что было у покоренных ею народов. В древние обычаи степняков с каждым годом входили новые, непривычные для них традиции. Изумленному взору кочевника открывались в городах сказочно украшенные дворцы, мечети с голубыми куполами.

Из разных государств шли в Орду купцы и ремесленники, но, пожалуй, больше она была связана с Крымом и Хорезмом. В Крыму смешались культура Рума и Ирака, Египта и Шама. Хорезм как в тигле сплавил культуры Китая и Индии, Ирана и Мавераннахра. К тому же он находился ближе к Орде, а значит, и общение кочевников с Хорезмом стало более частым и тесным.

Правда, возводили Сарай-Бату и Сарай-Берке мастера, доставленные из Рума, с Кавказа, из Египта и Руси, но руководили строительством хорезмийцы из города Ургенча.