Дэвид Лоудз - Генрих VIII и его королевы

Насилие над королевой издавна признавалось государственной изменой, но желание совершить таковое, при недоказанности какого-либо деяния, едва ли могло так называться. С другой стороны, Акт о государственной измене от 1534 года объявлял, что любой человек «… который путем ловкости воображает, изобретает, наносит или пытается нанести телесный вред королевской особе, или королеве, или их близким…», будет обвинен в измене [190] Statute 26 Henry VIII, с. 13; Statutes of the Realm, III, 508–509. . Калпеппер, несомненно, «путем ловкости вообразил» телесный вред Екатерине, и тот факт, что она могла смириться с этим, ничего не менял. Королева была подобным же образом виновна в сокрытии своего собственного телесного ущерба, а также в обмане короля во время их брака. Такое поведение было изменническим по существу из-за угрозы, которую оно представляло для законности королевских детей — чрезвычайно важный пункт в ситуации Генриха. Переговоры активно шли в течение третьей недели ноября, и возможно, Калпеппер и Дэрхем подвергались пыткам. К 22 ноября совет согласился признать вину всех троих, и в Хэмптон-Корте было объявлено, что Екатерина предала честь и достоинство королевы и должна быть именована просто как леди Екатерина Ховард.

1 декабря оба мужчины были привлечены к суду и оба признали свою вину, понимая бессмысленность какого-либо другого поведения. Измена Дэрхема в действительности была пунктом гораздо более спорным, чем измена Калпеппера, потому что он не имел никакого намерения возобновлять свои отношения с Екатериной. Однако тот факт, что такие отношения существовали и что он имел возможность возобновить их, был признан достаточным основанием. Более того, именно к Дэрхему, в большей мере, чем к Калпепперу, король питал сильнейшую ненависть, возможно, потому, что тот осквернил невесту Генриха, которую он считал невинной невестой. 10 декабря оба они были отправлены в Тибурн, где Калпеппер был обезглавлен по воле короля, а Дэрхем прошел все этапы наказания от подвешивания, вытягивания и четвертования. Оба нашли «достойный конец», признав свою вину, и их головы были выставлены на мосту Тауэра.

Восхождению Ховардов при дворе был положен конец. Слуги и младшие члены семьи были изгнаны в большом количестве. 10 декабря была арестована вдовствующая герцогиня Норфолк, а 13 декабря — тетушка Екатерины, леди Брайдуотер. Герцог сначала метался, охваченный униженным покаяниям, а затем молча удалился в свои владения. 22 декабря вся семья, кроме герцога, была признана виновной в сокрытии государственной измены в результате утаивания преступлений Екатерины, приговорена к лишению прав имущества и пожизненному тюремному заключению. До этого не дошло, потому что большинство из них в ближайшие месяцы были помилованы, но удар полностью парализовал их. В течение некоторого времени казалось, что дело обернется плохо для вдовствующей герцогини, особенно когда обнаружилось, что она уничтожила некоторые бумаги Дэрхема. Но ее освободили в марте 1542 года. Кроме Екатерины, единственным из членов семьи, кто подвергся полному наказанию, оказалась несчастная леди Рошфор. Экс-королева могла быть допрошена своими пэрами, как Анна Болейн, но вместо этого решили выдвинуть парламентское обвинение в государственной измене. Причина этого не совсем ясна. Лорд-канцлер Одли, кажется, имел на этот счет некоторые сомнения, в том смысле, что нельзя будет увидеть исполнение правосудия [191] Smith, Tudor Tragedy, 200. , но чувствовал, что публичный суд еще над одной королевой, обвиненной в том же самом преступлении, может выставить в смешном свете английскую корону. После чрезвычайно унылого Рождества парламент собрался 16 января, и Билль о государственной измене был внесен в палату лордов 21 декабря. Это подтверждало обвинения против тех, кто уже был осужден и объявляло Екатерину и леди Рошфор виновными в государственной измене. Не было доказательств в современном смысле слова, что каждая из них совершила какое-либо преступление, не считая крайней неосторожности и глупости, но поскольку двое мужчин были уже казнены за свои отношения с королевой, ее собственная вина была в определенном смысле предрешена. Могли также решить, что если Джейн Рошфор оказалась неудачливой сводницей, то не потому, что у нее не было желания стать таковой.

8 февраля билль о государственной измене был утвержден в последнем чтении, all февраля получил королевское одобрение. Все это было сделано в письменной форме, а не персонально, чтобы пощадить чувства короля, который, кажется, действительно искренне страдал. За день до этого Екатерина была перевезена по реке из Сайена в Тауэр, где ее разместили с почестями, но под стражей. У нее теперь оставалось очень мало времени, и бурные перепады настроений, которым она была подвержена с ноября, сменились постоянными слезами и причитаниями. Сначала казалось, что она неспособна оценить всю серьезность своего положения, и несмотря на периодические истерические припадки, на Рождество, казалось, больше думала о своих туалетах, чем о своей судьбе. В воскресенье, 12 февраля, ей сообщили о предстоящей смерти, и она впала в какое-то тихое оцепенение, спрашивая только, позволят ли ей умереть быстро и без свидетелей. Первая просьба была удовлетворена, но не последняя. Необходимы были свидетели того, что в конце концов составляло важный государственный акт, и на рассвете 13 февраля на лужайке перед Тауэром собралась большая толпа. Согласно Шарлю де Марийяку, французскому послу, который при этом присутствовал, преступница была слишком слаба, чтобы дойти до плахи, и смогла только в нескольких словах исповедоваться в своих тяжких (неустановленных) злодеяниях. Все согласились с тем, что у нее была очень благочестивая и христианская смерть: «... и все христиане желали посмотреть» на ее «заслуженное и справедливое наказание» [192] Ellis, Original Letters (1st series, 11) 128–129. . Весь трагизм этой ситуации подействовал на Джейн Рошфор совершенно иначе. Придя в возбуждение, она стала необычайно красноречивой, ее исповедь и покаяние продолжались до тех пор, пока не иссякло терпение некоторых зрителей. Обе дамы умерли под топором и были погребены в ближайшей часовне Святого Петра.