Евгений Санин - Первый Рубикон

—Ну? — резко бросил Сулла, жестом приказывая Крассу замолчать.

Цезарь с изумлением увидел, как изменился весь облик этого человека за какие-нибудь пять лет. Взгляд светло-голубых глаз теперь был тяжелым и непроницаемым. Угрюмые морщины по краям губ придавали всему его лицу, покрытому красной сыпью, под которой 20 лишь местами виднелась белая кожа, свирепое выражение.

—Ну! — повторил Сулла, удивленный тем, что вошедший юноша не бросился к его ногам, как это делали почтенные сенаторы и всадники, умоляя о пощаде.

Цезарь не шелохнулся.

— Так сколько тебе еще дать времени, чтобы ты развелся с дочерью Цинны? Месяц?

Неделю? День? — начал терять терпение Сулла.

Цезарь промолчал.

—Час! — сам себе ответил диктатор и дал знак Крассу продолжать доклад.

—Бебий Сулпиций Фест: дом, загородное имение с теплым ключом, — услышал Цезарь почтительный голос Красса. Рука ликтора легла на его плечо.

Домой он возвращался один. Переступив порог, бросил Корнелии:

—Переоденься!

Видя ее растерянность, немой вопрос во взгляде, какую одежду выбирать: для бракоразводного процесса или чтобы достойнее встретить смерть, успокаивающе улыбнулся:

—Во что-нибудь дорожное. И мне дай что попроще, чтобы никто не узнал. Хоть плащ Эгея.

—Плащ нашего домашнего раба?! — переспросила Корнелия, с удивлением глядя на мужа, который, насколько она его знала, всегда считался одним из самых изысканных щеголей Рима.

—Да, его плащ, хитон, башмаки, что там еще...

Преодолевая вдруг навалившуюся болезненную слабость, Цезарь заторопил жену:

—И скорее, скорее! Если мы хотим уцелеть, то должны покинуть Рим, у нас осталось всего полчаса...

—Так этого не хватит даже для того, чтобы дойти до городских ворот! — воскликнула Корнелия.

Цезарь увидел, как заблестели ее глаза: побег, вместе...

—Скорее прикажи извозчику, чтобы запряг лошадей в повозку твоего отца!

- В диктаторский карпентум?!* — Вот именно! - усмехнулся Цезарь.— Пока стражники разберутся, что к чему, мы уже будем за городом.

Корнелия, проворно выбежала из комнаты. Вернувшись, она не смогла удержать улыбку при виде Цезаря в одежде Эгея.

—Гай, прости, но ты действительно похож сейчас на раба! — воскликнула она, оглядев мужа с головы до ног.

*Езда по Риму в течение дня была запрещена и составляла исключение для немногих..

—Правда? — переспросил довольный похвалой Цезарь и, несмотря на всю трагичность их положения, картинно опустил плечи, изображая из себя рыночного раба с тяжелой корзиной.

—Похоже! — засмеялась Корнелия. — Как тебе это удается?

—Нужда всему научит тех, кто с ней повстречается, — объяснил Цезарь и, снова превращаясь в самого себя, дал знак домашней рабыне передать жене укутанного ребенка.

Молодая сирийка, всхлипывая, выполнила его приказ.

— А теперь — вперед! — решительно сказал Цезарь и быстрым шагом направился к двери.

Расчет Цезаря оказался верным.

Увидев роскошную повозку, которая среди бела дня свободно подъехала к капенским воротам, стражники бросились к своему начальнику. Вышедший из распахнутой перед ним двери офицер при виде карпентума тоже растерялся. Почесывая в затылке, окликнул остановившего лошадей перед самыми воротами возницу:

—Кого везешь?

Возница покосился на него и слово в слово повторил то, что по дороге наказывал отвечать ему Цезарь:

—Везу дочь диктатора на загородную прогулку!

Очевидно, раб вспомнил то время, когда действительно возил за город консула, а на самом деле неофициального диктатора Цинну, и его привычный, уверенный тон лучше всяких документов убедил офицера. Он уже поднял руку, чтобы отдать приказ солдатам открывать ворота, но один из стражников с недоумением заметил:

—Но у Суллы, кажется, нет дочери!

—Он вообще не женат… — добавил другой.

—Зато у него в каждом городе по сотне любовниц! — возразил офицер, с опаской глядя на задернутый полог карпентума. — Почему бы одной из них не разродиться дочкой?

Охота мне потом держать ответ перед Суллой... Открывай! — громко крикнул он.

Повозка медленно тронулась с места.

Цезарь по гулким звукам и близкому дыханию сырости, понял, что они въехали под древний свод, влажные камни которого, сколько он помнил себя, всегда были усеяны каплями воды, просачивавшимися из водопровода.

Вырвавшись на простор, карпентум легко покатил по Виа Аппиа — царице дорог, выложенной еще за двести лет до рождения Цезаря массивными плитами так, что на ней не ощущалось ни единого толчка.