В один из последующих дней весь институт был взбудоражен сообщением о том, что на историко-филологическом факультете без санкции партийного комитета института состоялось общее комсомольское собрание для обсуждения доклада Хрущева. На нем секретарь факультетского комсомольского бюро Николай Рыков, высокий, худощавый студент второкурсник, с глубоко врезанными, фанатично горящими глазами, предложил резолюцию недоверия Коммунистической партии и изъятия из Устава комсомола пункта о руководящей роли КПСС. И общее собрание комсомольцев факультета дружно проголосовало за эту резолюцию! Более того, в принятой резолюции содержалось обращение к комсомольцам других факультетов провести и у себя аналогичные собрания, чтобы выйти от имени комсомольцев всего Курского пединститута с предложением об изменении Устава в Центральные органы комсомола.
Для институтского парторга как сам факт собрания истфила, так и его резолюция были подобны неожиданно разорвавшейся бомбе. Увидев непривычно озабоченные и растерянные лица членов парткома института, мне от души стало весело. И я, воодушевленный идеей поддержки истфиловцев, побежал к комсоргу нашего вечернего отделения: «Давай соберем и мы своих! Поддержим резолюцию! А?». Комсорг вечернего отделения лысый, плотного телосложения, видавший виды мужичок, сразу же остудил мой пыл: «Видишь ли… Наша комсомольская организация здесь полулегальна… Мы все, вечерники, должны, фактически, состоять на учете по месту работы – при этом он многозначительно воздел глаза к потолку, а вся его лысина собралась в морщины. – Так что нам совсем ни к чему высовываться и лишний раз дразнить гусей».
Комсомольцы других факультетов тоже, очевидно, «гусей дразнить» не пожелали. Это позволило парткому института с лихорадочной быстротой решительно взять инициативу в свои руки. Парторг института созвал внеочередное комсомольское собрание истфила с единственным вопросом повестки дня – осуждение антипартийной линии комсорга Рыкова. Каково же было изумление студентов других факультетов, когда собрание истфиловцев после многочасовых бурных обсуждений отказалось идти на поводу у парткома и отклонило предложенную им резолюцию осуждения. В последующие дни партком института, казалось, заседал непрерывно, на его заседания в режиме строгой секретности вызывались на переговоры студенты истфила. Вызывались и поодиночке, и группами. Снова и снова в актовом зале института заседало общее комсомольское собрание истфила. При этом в полуоткрытые двери зала заглядывали и вслушивались любопытные болельщики других факультетов и радостными жестами сообщали стоящим сзади: «В третий раз пересчитывают руки! Молодцы! Не сдаются!».
И мне очень хотелось быть среди тех, кто в зале. Дома я пытал сестру и Вову Афанасьева, как голосовали они. И с удивлением узнал, что они не поддержали Рыкова.
– Да ну его, забубенного, – с усмешкой сказал Вова. – Что толку отделять комсомол от партии? Это у него так… Со страху. Не захотелось ему лично отвечать за всю мерзость, что натворила и творит партия.
– Так ведь разве это плохо? Проводить свою независимую, комсомольскую политику! Отстаивать права молодежи!
– А кто будет проводить пионерскую политику? А кто будет отстаивать права детей из детского садика? – саркастически спросил Вова?
Чем возразить ему, я не нашелся. Ибо он, пожалуй, был прав.
В конце концов, сопротивление «оппортунистов» из истфила все-таки было сломлено. Рыкова, как комсорга, переизбрали, а затем исключили из комсомола, осуждение культа личности Сталина плавно перекочевало куда-то на высший уровень: в центральные газеты и на Всесоюзное радио, привычный всем двойной барельеф «Ленин – Сталин» вскоре был заменен тройным барельефом «Маркс – Энгельс – Ленин», по всей стране прошла волна переименований городов, колхозов, институтов. Помню короткий анекдот тех лет: «Вы слыхали, что Днепропетровский институт стали переименовали в институт лени?» В одну из ночей из Первомайского парка тихо исчезла скульптура Сталина, без лишнего шума переименовали улицу Сталина во Вторую Восточную, из всех официальных кабинетов исчезли портреты Сталина, после чего в Курске воцарился прежний благостный порядок. Тем более что в институте началась подготовка к общеинститутскому смотру художественной самодеятельности.
Были ли до этого в институте подобные смотры самоде-ятельности или это был первый? Не знаю. Но за подготовку к предстоящему общеинститутскому смотру художественной самодеятельности партийная, комсомольская и профсоюзная организации института взялись настолько рьяно, что не пожалели средств на приглашение целой группы специалистов по обучению студентов пению и пляскам – на каждый факультет своих. Теперь наши вечерние лекции все время шли в сопровождении звуков хорового пения и танцевальных мелодий, доносившихся то из актового, то из спортивного залов, то из других больших аудиторий института.
Читать дальше