Чабуа Амирэджиби - Дата Туташхиа

— Есть и другой ответ: действовал Сахнов, а не мы.

— Мы не страусы, Мушни. Не будем прятать голову под крыло! Признаем бесспорным то положение, что действовали мы вдвоем.

— Вы отрицаете версию, которую министр внутренних дел и шеф жандармов, каждый сам по себе, признали как единственно истинную?

— Приняли от вас, и приняли потому, что другие версии их не устраивают.

— Отлично! Теперь для того, чтобы установить, правильны ли наши действия, выясним, из чего мы исходили. Из интересов державы и престола. Не правда ли?

— Правда. Но одно дело — правильная исходная позиция, а совсем другое — насколько действие, предпринятое с правильных позиций, правильно и само по себе?

— С точки зрения той позиции, из которой мы должны исходить и во всех случаях исходим, наши действия в отношении Сахнова я считаю целесообразными и правомерными, — твердо сказал Зарандиа и еще более твердо продолжил — Отдавать в его руки важные бразды управления, — нет, это немыслимо! «Убогая душа!»— это вы о нем сказали, и это ваше воззрение я разделяю и готов защищать. Единственный аргумент, граф, который вы могли бы принять как возражение, это возражение против способа наших действий, которые могли быть другими — общепринятыми и узаконенными. Но чтобы получить желаемый результат, как должны были мы поступить, что предпринять? Ни один из вас не ответит на этот вопрос и не может ответить. Почему? Потому что других путей просто не существовало — вот почему. Я говорю, разумеется, о реальных и верных путях, а не о тех сомнительных и ненадежных полумерах, которые способны были лишь упрочить положение Сахнова, но отнюдь не наше. То, что мы предприняли, раньше всего необходимо было державе, а уж затем вам и мне.

— Нашим оружием были провокация, вероломство, гнусность, господин Зарандиа. — Меня прервал смех Зарандиа, веселый и свободный. — Чему вы смеетесь? Или я не прав?

— О, нет, ваше сиятельство, вы по-прежнему правы, по-прежнему, но… извольте простить меня, вы пересели в другое кресло и говорите оттуда! С точки зрения абстрактной нравственности все, что вы говорите, справедливо! Совершенно справедливо! Но я недаром спросил вас, какого ответа вы ждете от меня — общего или совсем частного, касающегося лишь Сахнова, его одного? Quod licet Jovi, non licet Bovi 1 ( 1Что дозволено Юпитеру, то не дозволено быку (лат .).) . He нарушая норм человеческой справедливости и нравственности, в наше время немыслимо сохранить благоденствие государства. Это исключено. Но если большинство людей перестанет соблюдать нормы справедливости и нравственности — конец не только государству, но самой жизни. Коварство и зло — вот то оружие государства, с помощью которого оно должно заставить общество соблюдать нормы справедливости и добра. Заметьте, граф, я говорю: должно заставить соблюдать.

— Это макиавеллизм, господин Зарандиа!

— Да, макиавеллизм! Он был мудр и добр, этот человек, но его принято считать негодяем лишь потому, что он откровенно сказал всему свету то, что другие делают под маской добра, преступая все нормы и принципы. Провокация, вероломство, гнусность — это все ваши слова, — которые мы использовали против Сахнова, вытекали из интересов государства!

— Следовательно, и вы считаете государство злым началом.

— Империю — да! Но человечество неустанно трудится над тем, чтобы сделать государство истинным источником добра.

— Оказывается, у вас и у друзей вашего двоюродного брата — одни взгляды, Мушни!

— С той лишь разницей, ваше сиятельство, что, будь их воля, они сегодня же уничтожили бы империю. Я же предпочитаю ждать.

Больше мы не говорили. Это было первый раз, когда я увидел воочию, с какой нарастающей силой разгорается всемирный дух разрушения государства. Я стоял в центре событий и знал, что во всем мире безмерно возросло число людей, которые панацеей от всех общественных противоречий считают разрушение. Не рецепты Прудона и Бакунина, зовущих упразднить самый институт государства, но разрушение империи с целью создать совсем новое государство. Этот дух охватил все слои общества и заставлял считаться с собой. Что ждало нас? Может быть, мы находимся в преддверии того периода истории, когда вдруг объявится какой-нибудь проходимец и скажет — я царевич Дмитрий, и русская земля окажется объятой волнениями и смутой? Или новый Емелька Пугачев объявит — я воскресший Петр III, принц Голштинский, и миллионные толпы с косами, вилами и дубинами двинутся на пушки? Или возникнет нечто новое, немыслимое прежде и никогда страной не испытанное? Или всякая империя и наша собственная тоже — стала энергетическим началом зла, значит, я, ее покорный и верный слуга, отдавал свои знания, опыт, энергию и способности тому, чтобы это зло осуществилось. Большинство же политических заключенных, которые проходили через мои руки, состояли из честных, прямодушных и благородных людей. Именно они стремились разрушить империю, а не отребье, не подонки.