Чабуа Амирэджиби - Дата Туташхиа

— Извините меня, я готова ответить. Но боюсь, ваш друг не успокоится, начнутся споры, и, чтобы отстоять свои взгляды, мне понадобятся примеры. Поэтому я сразу начну с одного случая. Вы не против?

— Конечно, нет! — воскликнул я.

— Мы слушаем вас, сударыня! — добавил Арзнев Мускиа.

— Что такое страх? В конце концов на свете есть только один страх — страх смерти! Вытекает он из инстинкта самосохранения, не так ли? И если подумать трезво, его можно обнаружить во всех поступках почти всех людей. Выслушайте меня внимательно, и вы согласитесь, что я права. То, о чем я расскажу, случилось в первый год нашего возвращения в Грузию из-за границы… Мы с мужем гостили у нашего друга неподалеку от Очамчиры — дом стоял на берегу моря, был сентябрь, теплое море, чудесная погода, много книг. С берега мы не уходили, воткнули в песок огромный зонт, купались, валялись, одним словом, жили, как хотели. Однажды, когда в полдень мы вернулись домой, после обеда и отдыха, хозяин велел оседлать для нас лошадей — чтобы мы прогулялись верхом. Но просил не забираться далеко, ведь вечер не за горами. Лошади шли отлично. Мы проехали Очамчиру, впереди — Самурзакано. На мне — сшитая в Лондоне новенькая амазонка, настроение приподнятое, хочется щеголять, скакать, гулять — хоть до ночной прохлады. Муж несколько раз осаживал меня — хватит, мол, надо возвращаться. Но я летела вперед, не слушая его, что-то вело меня — и завело, как вы увидите, далеко… Но пока я хочу подчеркнуть только одно: муж просил вернуться! Просил вернуться потому, что слышал, на дорогах случались грабежи. Но я сказала — нет! И он не спорил, не настаивал, мы продолжали скакать вперед. Почему он так легко согласился? Почему не требовал, не настаивал на своем? Да потому, что боялся, как бы его желание вернуться я не приняла за трусость. А я не посчиталась — ни с тем, ни с другим, мне хотелось одного — гулять, скакать верхом, значит, я думала лишь о своей прихоти, а она, в свою очередь, была страхом — страхом, что, если мы повернем назад, я буду лишена этих радостей жизни. Так вот, даже в этом, как будто простом стечении случайностей проявилось три различных формы страха, и все три несут одну печать — эгоизм. Вы согласны со мной, что все три вида эгоизма вытекают из одного источника — инстинкта самосохранения?

— Безусловно, — ответил я.

Лаз ничего не сказал, только кивнул головой.

— И что инстинкт самосохранения и страх смерти — это одно и то же, с этим вы тоже согласны?

— Да, конечно, — сказал я.

— Тогда вглядитесь лучше, и вы поймете, что в моем рассказе страх смерти вызывал к жизни только эгоистические пружины действия. Здесь не было ничего похожего на любовь к ближнему, на чувство долга, не говоря уже о добре.

— Но когда муж советовал тебе вернуться, разве он заботился не о твоем благополучии? Разве исходил не из ваших общих интересов? — спросил я.

— Я знала, что кто-нибудь задаст мне этот вопрос. Не беспокойтесь, ответ придет сам собой… Я возвращаюсь к своему рассказу… Мы углубились в лес, лошади шли шагом, мы вяло переговаривались друг с другом. Я не сразу заметила человека у края дороги. Перед ним лежал хурд-жин, и похож он был на путника, присевшего отдохнуть. Очень скоро нам пришлось узнать, что этот тихий путник — разбойник и грабитель Ража Сарчимелиа. Как только наши лошади поравнялись с ним, он встал, вытащил два револьвера и приказал нам спешиться и молчать. Несмотря на револьверы, разбойник выглядел так мирно и доброжелательно, что муж не понял, в чем дело, и по-французски спросил меня, что он говорит? Я перевела. Откуда-то появился другой разбойник с ружьем. Мы спрыгнули на землю. Оцепенение прошло, и я представила себе вполне отчетливо, что может нас ждать впереди. Сначала они велели отдать им оружие, но у нас его не было. Потом тот, который с ружьем, увел лошадей. И, наконец, Сарчимелиа приказал следовать за ним — и нас погнали в лес. Когда мы дошли до холма и обогнули его, то очутились на небольшой лужайке. Здесь сидели человек тридцать — сорок полураздетых мужчин и женщин. Их охранял третий разбойник, тоже с ружьем. Поодаль валялись несколько мешков, набитых, вероятно, награбленным. У нас отобрали кошельки, драгоценности и потребовали, чтобы мы сняли одежду… Да, забыла вам сказать, что Рудольф Ширер человек с богатым прошлым. Не знаю — то ли он родился таким, то ли постоянные приключения и опасности выковали его характер, но иногда, — и я в точности знаю, когда именно, — он становится исполненным самолюбивой гордыни, безоглядным храбрецом. И вот, когда нам велели снять одежду, Ширер ловким ударом сшиб с ног Ражу Сарчимелиа, а после этого сразу же сам стал стягивать с себя куртку. Но тут второй разбойник ударил моего мужа прикладом по затылку, и он упал без сознания. Третий же разбойник, который сторожил ограбленных, обнажил кинжал и бросился к нам, собираясь убить Ширера. Я преградила ему путь и пыталась сбить его с ног. К этому времени Ража Сарчимелиа пришел в себя. Он приподнялся и сказал разбойнику с кинжалом, чтобы он вернулся на свое место. Тот отступил, бранясь последними словами. Ширер же в этот момент опомнился, вскочил и продолжал, как ни в чем не бывало, разоблачаться.