Фаина Гримберг - Примула. Виктория

Наконец-то она веселилась по-настоящему, как положено молодой девушке:

«Было уже десять часов вечера, и все перешли в бальный зал, когда я образовала вокруг себя группу друзей и начались танцы. Я танцевала первый танец с Великим князем, затем перешли мы в другую комнату, где я танцевала с князем Долгоруким. Затем перешли мы снова в малый зал и смотрели на танцы, Великий князь сидел подле меня... Я танцевала с ним последний танец — кадриль. Я покинула бальный зал в три часа ночи с четвертью, очень счастливой, с сердцем, полным радости».

Приятное впечатление было взаимным, о чём мы, в частности, узнаем от полковника Симона Юрьевича, адъютанта цесаревича. Юрьевич также вёл дневник: «...На следующий день после бала цесаревич говорил лишь о королеве. Она очаровала его своей юностью, своим обаянием и своим чувством юмора. Александр явился её постоянным партнёром на этом балу, и я уверен, что и она находила удовольствие в его обществе».

Спустя ещё несколько дней — новая встреча Александра и Виктории. На этот раз — в театре, где она во время антракта пригласила его в королевскую ложу. Плюшевые занавеси отделили королевскую ложу от всего происходящего в зале. Рядом с королевой оставалась лишь верная баронесса фон Литцен. Вечером Виктория записала:

«Наконец я нашла равного мне, кому я могу доверить мои горести...»

О каких горестях шла речь, мы так никогда и не узнаем. Быть может, Виктория сетовала на конституцию, на парламент, на ограниченность своей власти. Её собеседник прибыл из страны, где власть императора ничем не была ограничена! Королева Англии могла по молодости лишь завидовать ему. Но именно вследствие этого ограничения королевской власти потомки Виктории и по сей день — короли и королевы Англии. Позднее, постарев и сильно поумнев, она и вовсе перестала завидовать российским императорам...

Легко увлекавшийся цесаревич уже вскоре открылся Юрьевичу, который сделал сакраментальную запись в своём дневнике:

«...Я чрезвычайно огорчён. Цесаревич признался мне, что влюблён в королеву, и более того, убеждён, что и она разделяет его чувства. Я просил его дать мне несколько дней на размышление...»

Юрьевич поделился своим огорчением с графом Орловым, главным распорядителем путешествия наследника. Орлов поспешил письменно уведомить императора.

Уже 12 мая Юрьевич сделал в дневнике очередную запись:

«...Великий князь опять огорчил меня. Я сказал ему, что этот брак совершенно невозможен. Я прибавил, что в случае такого поступка ему придётся отказаться от своей будущей короны, и что совесть его никогда не позволит ему сделать это! Он согласился со мной. Но было ясно, что он очень страдает. Выглядел он бледным и несчастным...»

Прошло ещё несколько дней. От императора спешно прибыли строгие предписания. «Было решено покинуть пределы Англии 30 мая, — записал Юрьевич. — Но цесаревич умолял меня продлить хоть немного пребывание в Лондоне. Однако я ответил ему, что наш английский визит уже и так продолжается целый месяц — это слишком долго, и ни при каком другом дворе мы не пробыли столько времени. У меня лично нет ни малейшего сомнения, что если бы цесаревич сделал предложение королеве, она без колебаний приняла бы его».

Если судить по дневнику полковника Юрьевича, готовился со страшной силой настоящий любовно-политический скандал! Юрьевич уже опасался, что Александр никого не послушается, вступит в брак с королевой и навсегда останется в Англии в качестве всего лишь... её супруга! В отчаянии Юрьевич обратился к Луизе Литцен. И...

«.. .Она сказала мне, что Её Величество призналась ей в своих чувствах к Великому князю. Он — первый человек, в которого она влюбилась. Она чувствует себя счастливой в его присутствии, она очарована его видом и пленительным обаянием... Боюсь, — прибавила она, — что королева примет Его предложение...»

Но на пути возможного укрепления отношений вероятных влюблённых встали правила этикета. Королева обязана была провести некоторое время в Виндзорском дворце. Александр присутствовал на заседании парламента, принял несколько военных парадов, сам был официально принят ректором и профессорами Оксфордского университета, которые вручили ему почётный диплом доктора наук! Затем последовали конные состязания, причём цесаревич внёс триста фунтов на призы жокей-клуба. На проценты от этой суммы был учреждён приз «Кубок Цесаревича». Лорду-мэру Лондона Александр передал опять же значительную сумму для раздачи бедным и для освобождения из долговой тюрьмы некоторых заключённых. Лорд Пальмерстон отозвался о наследнике российского императора как о человеке «гуманном».