Фаина Гримберг - Примула. Виктория

В ночь с семнадцатого на восемнадцатое июля, спустя сутки после расстрела царя и семьи его, их живьём бросили в колодец шахты. Тамошние жители издали следили за казнью. Когда большевики уехали, они, как сами рассказывают, подошли к колодцу. Оттуда доносились стоны и молитвы. Помочь им не решился никто.

Месяцем позже белая армия вошла в город. По приказу адмирала Колчака тела несчастных извлекли из колодца. На некоторых, как говорят, были перевязки, сделанные из апостольника монахини. Тела положили в гроб и увезли в Харбин, оттуда —• в Пекин. Позже маркиза Милфорд-Хэйвен перевезла останки Великой княгини и прислужницы её Варвары в Иерусалим. Захоронили их в русской церкви Святой Марии Магдалины близ Масличной горы. В пути из Пекина в Иерусалим гроб великой княгини дал трещину, оттуда пролилась благоуханная прозрачная жидкость. Тело великой княгини осталось нетленным. На могиле её свершались чудеса исцеленья. Один из архиепископов наших рассказывал, что, будучи проездом в Иерусалиме, стоял он на могиле у гроба её. Вдруг раскрылась дверь и вошла женщина в белом покрывале. Она прошла вглубь и остановилась у иконы Святого архангела Михаила. Когда она, указывая на икону, оглянулась, архиепископ узнал Елизавету Фёдоровну. После чего видение исчезло.

Единственное, что осталось мне в память о великой княгине Елизавете Фёдоровне — несколько бусин от чёток да щепка от её гроба. Щепка порою сладко пахнет цветами.

Народ прозвал её святой. Не сомневаюсь, что однажды признает это и церковь.

Решив повидать великую княгиню Елизавету Фёдоровну, я отправился в Кремль. Явился я к великой княгине в полнейшем душевном смятении. В Николаевском дворце меня провели прямо к ней. Великая княгиня сидела за письменным столом. Молча я бросился к её ногам, уткнулся лицом ей в колени и зарыдал, как дитя. Она гладила меня по голове и ждала, когда я успокоюсь. Наконец, слёзы унялись, и я рассказал ей, что со мной творится. Исповедь облегчила душу. Великая княгиня слушала внимательно. «Хорошо, что ты пришёл, — сказала она. — Я уверена, что с помощью Божией придумаю что-нибудь. Как бы ни испытывал нас Господь, если сохраним веру и будем молиться, найдём силы выдержать. Усомнился ты или впал в уныние — встань на колени у иконы Спасителя и помолись. Укрепишься тотчас. Ты сейчас плакал. Эти слёзы из сердца. Его и слушай прежде рассудка. И жизнь твоя изменится. Счастье не в деньгах и не в роскошном дворце. Богатства возможно лишиться. В том счастье, что не отнимут ни люди, ни события. В вере, в духовной жизни, в самом себе. Сделай счастливыми ближних и сам станешь счастлив».

Потом Великая княгиня заговорила о моих родителях. Напомнила, что отныне я — их единственная надежда, и просила не оставлять их вниманием, заботиться о больной матери. Звала меня помогать ей в делах благотворительности. Она только что открыла больницу для женщин, больных чахоткой. Предложила пойти в петербургские трущобы, где болели чахоткой многие.

Прошло несколько дней. Я вернулся в Москву и взялся за работу, предложенную мне великой княгиней. Речь шла о московских трущобах, где дарили грязь и мрак. Люди ютились в тесноте, спали на полу в холоде, сырости и помоях.

Незнакомый мир открылся мне, мир нищеты и страдания, и был он ужасней ночлежки в Вяземской лавре. Хотелось помочь всем. Но ошеломила огромность задачи. Я подумал, сколько тратится на войну и на научные опыты на пользу той же войне, а в нечеловеческих условиях живут и страдают люди.

Были разочарования. Немалые деньги, вырученные мной от продажи кое-каких личных вещей, улетучились. Тут я заметил, что одни люди поступают нечестно, другие — неблагодарно. И ещё я понял, что всякое доброе дело следует делать от сердца, но скромно и самоотречение, и живой тому пример — Великая княгиня. Чуть не всякий день ходил я в Москве в больницу к чахоточным. Больные со слезами благодарили меня за мои пустяковые подачки, хоть, в сущности, благодарить их должен был я, ибо их невольное благодеяние было для меня много больше. И я завидовал докторам и сиделкам, и в самом деле приносившим им помощь.

Я был безмерно благодарен великой княгине за то, что она поняла моё отчаянье и умела направить меня к новой жизни. Однако мучился, что она не знает обо мне всего и считает меня лучше, чем я есть.

Однажды, говоря с ней с глазу на глаз, я рассказал ей о своих похождениях, ей, как казалось мне, неизвестных.