Фаина Гримберг - Примула. Виктория

Племя, виновное в последнем набеге, всё, как один, приставляет большой палец к носу и отвечает какой-нибудь грубостью. Тогда правительство принимается увещевать провинившихся: «Не разумнее ли просто заплатить немного денег за те несколько трупов, что остались после вас в эту ночь? » Племя старается выиграть как можно больше времени, оно лжёт, дерзит, изворачивается, а тем временем несколько молодых горцев — только для того, чтобы выказать своё глубочайшее презрение к властям предержащим, — нападают на другой полицейский пост и обстреливают несколько пограничных земляных фортов, и, если удастся, убивают настоящего английского офицера. Тогда правительство говорит: «Смотрите, если вы будете продолжать вести себя так же, вам придётся раскаяться». Если горцам точно известно, как обстоят дела в Индии, они либо извиняются, либо огрызаются — смотря по тому, занято ли правительство, по их сведениям, каким-нибудь другим делом или же оно в состоянии целиком посвятить им своё внимание. Некоторые племена знают с точностью до одного трупа, как далеко они могут зайти. А бывает, что племя приходит в ярость, теряет голову и отвечает правительству: «А ну-ка, попробуй, сунься!» Тогда, горюя и обливаясь слезами, и оглядываясь на налогоплательщика в метрополии, который упорно склонен считать такие экспедиции жестокими захватническими войнами, правительство формирует небольшую, но влетающую в копеечку, бригаду, придаёт ей несколько орудий и посылает её в горы с задачей выгнать провинившееся племя из долин, где растёт рис, и загнать его на вершину гор, где нечего есть. Племя в полном составе выходит навстречу бригаде и охотно сражается, твёрдо зная, что их женщин никто не тронет, что их раненых будут лечить, а не калечить, и что как только племя покончит с последним мешком маиса, оно сможет с почётом сдаться и вести переговоры с английским генералом как полноправная неприятельская армия. А позже, через много лет можно будет понемножку, по грошам, выплатить правительству репарацию и затем долго рассказывать детям, как племя ручьями проливало кровь красномундирников. Единственно, чем бывает неприятна подобная весёлая война, так это тем, что красномундирники ужасно любят взрывать порохом укреплённые башни и сторожевые вышки, построенные племенами в горах. Горцы всегда считали, что со стороны англичан это просто подлость...»

Упомянутый викторианским бардом Джон Лоуренс, родившийся в 1811 и умерший в 1879 году, первоначально был чиновником в Бенгалии, затем — членом совета по управлению Пенджабом, затем — верховным комиссаром Раджпутаны; а с 1864 по 1869 год являлся вице-королём Индии. Именно Лоуренс руководил подавлением сипайского восстания. А «красными мундирами», «красномундирниками» называли в Индии английских солдат... И легко заметить, что викторианский бард лучше разбирается в ситуации, нежели один из великих индусов; лучше понимает, что такое архаическая психология. Ироничная проза Киплинга даёт ёмкое представление о ситуации, между тем как путанные рассуждения Неру о «войне за независимость», о «связи жалких условий существования с приходом англичан» и о «выступлении против власти крупных земельных собственников» представления о ситуации явно не дают!..

Стоит прислушаться и к речам ещё одного викторианца, которого мы сейчас назовём: Любитель приключений и загадок [111] ...Любитель приключений и загадок!.. — это, конечно, Артур Конан Дойл, мастер детективного жанра (1859-1930). !

Итак, Любитель приключений и загадок рассказывает устами одного из своих персонажей:

«...В стране вдруг начался бунт. Ещё накануне мы жили мирно и безмятежно, как где-нибудь в Кенте или Суррее, а сегодня всё полетело вверх дном. Вы, конечно, знаете эту историю лучше меня. О ней много написано, а я не большой охотник до чтения. Знаю только то, что видел своими глазами. Наши плантации находились возле городка Муттры у границы Северо-западных провинций. Каждую ночь всё небо озарялось огнём горящих бунгало. Каждый день через нашу усадьбу шли европейцы с жёнами и детьми, спеша под защиту английских войск, стоявших в Агре. Мистер Эйблуайт был упрямый человек. Он вбил себе в голову, что всё дело выеденного яйца не стоит и не сегодня-завтра кончится. Он сидел на своей веранде, потягивал виски и курил сигары. А вся Индия была в огне. Мы, конечно, остались с ним. Мы — это я и Доусон, который вместе с женой вёл счета и хозяйство. Но катастрофа всё-таки разразилась. Я был весь день на дальней плантации и под вечер возвращался верхом домой. На дне неглубокого оврага темнела какая-то бесформенная куча. Я подъехал ближе, и сердце моё сжалось от ужаса: это была жена Доусона, разрезанная на куски и брошенная на съедение шакалам. Немного дальше на дороге лицом вниз лежал сам Доусон, его, уже окоченевшая, рука сжимала револьвер, а рядом друг подле друга лежали четверо сипаев. Я натянул поводья и остановил лошадь, не решаясь, в какую сторону ехать. В этот миг из крыши бунгало Эйблуайта повалил густой дым, наружу вырвалось пламя. Я понял, что ничем не могу помочь моему хозяину, а только и сам погибну, если очертя голову брошусь на выручку. С моего места мне хорошо были видны мятежники, их было не меньше нескольких сотен, они громко кричали и плясали вокруг пылающего дома. Меня заметили, и мимо моей головы просвистело несколько пуль. Тогда я повернул коня и поскакал через рисовое поле. Ночью я был в Агре.