— Вряд ли они будут сегодня ещё драться, — сказал Король Болванс Чику. — Поди, вели барабанщикам начинать!
Болванс Чик кинулся исполнять приказание.
. . . . . . . .
Мимо, сунув руки в карманы, прошествовал Единорог.
— Сегодня я взял верх, — бросил он небрежно, едва взглянув на Короля.
— Слегка, — нервно отвечал Король. — Только зачем вы проткнули его насквозь?
— Больно ему не было, — сказал Единорог спокойно.
. . . . . . . .
Королю, видно, не очень-то хотелось сидеть между Единорогом и Львом, но делать было нечего: другого места для него не нашлось.
— А вот сейчас можно бы устроить великолепный бой за корону, — сказал Единорог, хитро поглядывая на Короля. Бедный Король так дрожал, что корона чуть не слетала у него с головы.
— Я бы легко одержал победу, — сказал Лев.
— Сомневаюсь, — заметил Единорог.
— Я ж тебя прогнал по всему городу, щенок, — разгневался Лев и приподнялся.
Ссора грозила разгореться, но тут вмешался Король. Он очень нервничал, и голос его дрожал от волнения.
— По всему городу? — переспросил он. — Это немало! Как вы гонялись — через старый мост или через рынок? Вид со старого моста не имеет себе равных...»
Лев — это, вероятно, Гладстон, а Единорог — Дизраэли. Или — наоборот. Во всяком случае, Кэрролл хорошо и символически понимает внутреннюю и внешнюю политику своей страны и своего времени. То есть — Лев и Единорог непременно дерутся друг с другом, это так положено. И в общем-то всегда не будет больно. И всегда в конце концов накормят всех чёрным хлебом, и даже и пирогом. И в толпе стоит непременный Болване Чик, которого выпустили из тюрьмы, и он, стоя, пьёт чай. И вполне возможно подумать, что Единорог и Лев бьются за корону, то есть за реальную власть. Но на самом-то деле корона всегда (опять лее — всегда!) остаётся на голове короля! Именно монархия как институт; старинный, очень-очень старинный институт; является гарантом стабильности в государстве и обществе. Потому что корона — это вовсе и не реальная власть; это просто корона на голове короля. И это и есть прекрасная система, когда король нервно сидит между Львом и Единорогом, Лев и Единорог непременно дерутся; но... государству не больно!..
Шестидесятые годы были, несомненно, эпохой процветания; достаток, которого достигли ремесленники и даже промышленные рабочие, совершенно вытеснил из умов мысль о возможности революции, по крайней мере в Великобритании. Хотя... Один немецкий учёный — философ (совсем случайно это оказался Карл Маркс!) уже сидел в сумрачных стенах Британского музея за библиотечным столом. В итоге явился на свет в Гамбурге первый том «Капитала». Потом явился и второй...
Семидесятые годы... Вода в Темзе, как всегда, мерзкого грязно-серого цвета. Но небо над головой, словно в насмешку, ослепительно голубое; и если смотреть только вверх, можно подумать, что ты во Флоренции... В той самой Флоренции, которая есть весенняя обитель прелестных искусств и очаровательных наук...
Если же посмотреть вниз, то видно, что на мостовой вдоль набережной в Челси ещё лежит нерастаявший снег. И всё же в воздухе — в местах, открытых солнцу, — уже ощущается первое, слабое дыхание весны...
Допустим!..
Вот он, живой город!
Две шарманки играют наперебой, заглушая друг друга; бродячий музыкант тут же бренчит на банджо. Продавцы горячей картошки, свиных ножек, жареных каштанов громко выкликают свой лакомый товар. Старуха продаёт спички. Другая старуха продаёт из большой корзины жёлтые нарциссы. Водопроводчики, точильщики, мусорщики в клеёнчатых картузах, механики в плоских квадратных кепках и целая орава уличной мелюзги, малолетних оборвышей... Густой поток экипажей. Игорные дома, кофейни, табачные лавки на Хаймаркете и Риджент-стрит. Знаменитая устричная лавка — «Омары, устрицы, лососи копчёные и маринованные»... Периодически фланируют по улицам преуспевающие молодые ремесленники — эта новая разновидность денди, далёкие и как бы не совсем законные потомки Джорджа Браммела. Аристократические щёголи зовут их «снобами»...
Нельзя сказать, чтобы вокруг царила совершенно поголовная нравственность, но все стараются и пытаются так или иначе принимать во внимание элегантный тезис: дурной тон ведёт к преступлению!..
Жизнь идёт. Уильям Гладстон, по прозвищу «Старик», делит своё время между наездами в Харден, родовой замок на северо-западе Англии, и посещениями «Реформ-клуба» — клуба партии вигов на улице Пэлл-Мэлл...
Читать дальше