Иван Полуянов - Седьмой патрон

Рассмеялся вдруг, сверкнули зубы из черной бороды:

— Слышал, Серж? Мужики здесь — не нашлось барских имений, грабить некого — совдеп от огорчения сожгли. Каково, а? Ц-ц… Нет дворян и, извольте видеть, Советы виноваты!

Он задвигал челюстями, словно перекусывал на зубах что-то жесткое.

— Если мыслить, то широко, а действовать — твердо, решительно. Тебе, Серж, представится случай проявить себя, я обещаю.

— А откуда, вы меня знаете? — не утерпел я. — Наслышан… — дядя Вася улыбнулся. — Ну, не все сразу! Может, я хочу тебя заинтриговать?

Ушел, крепко ступая по хрустящей прибрежной гальке.

У буксира ударил и зачастил молот.

Вечером через луг прошли к перевозу новобранцы, вел их давешний агитатор. Взыгрывала гармонь. Девичьи голоса плакали:

Раньше будущее представлялось мне ясным. Не устраивало оно — особый вопрос. Но было ясным: кончу реальное, приищу место. Конторщик или бухгалтер — все хлеб. Предел желаний — техник, в фуражке с кокардой. Несусветно повезет — выбьюсь в штурманы либо механики…

А сейчас? Кто я и что? Найдется ли мне место?

Зыбко все, неопределенно. Потяну за ниточку — выскользнет; дерну — оборвется…

Да еще чужой на борту не дает сосредоточиться. Чухонец, вчерашний агитатор. Не было печали, черти накачали.

Порадок! Прежде всего дисциплина и по-радок, — каркает новоявленный командир, топает по палубе сапогами.

Он страшно худ — мослы, обтянутые сухой серой кожей. Лицо с выпирающими скулами острое, как топор, — из-за прямого тонкого носа, острого удлиненного подбородка. Волосы серые, стриженные коротко, по-солдатски, серые же усы и наивные серые, уходящие в голубень глаза. Ян рассказывает:

— Плыву на пароходе, узнаю: в волости мобилизация, но совершенно игнорируют повестка, пьют пиво! — от возмущения у Яна потемнели глаза. — Я сошель с пароход… Кто дольжен наводить порадок? Ты, — он ткнул пальцем в папу. — Он, — палец переместился на меня. — Я! — он положил ладонь себе на грудь. — Революция наша! Ее судьба — наши руки… голова… сердце.

«Вот весело, — подумал я. — Интересно, кто же тогда заварил кашу? Армии нет, разброд, пайки овсом. От кого, интересно, это пошло? Не от ваших?»

— …Мы записался в партию за порадок. Это не порадок, когда у рабочий человек кровавые мозоль, барак с клопами, а буржуй сладко кушает, ездит в карете. Революция — порадок на весь мир!

Не знаю, как было бы со «всем миром», однако баржу надраили, точно для адмиральского смотра, если таковые бывают в ездках по Северной Двине. О кубрике молчу — сам мыл. Даже потолок, — будто мы по нему ходим и наследили…

Уходя на вахту, я демонстративно взял драгунку, давая понять Яну: мы при оружии и, пожалуйста, заткнись, тоже ведь не лыком шиты. О, что поднялось! На стволе проступила ржавчина, спору нет. Затвор чуток заедает. Известное дело, не новье, кто только этот карабин не таскал.

— Нельзя, — закаркал Ян. — Боевое оружы… Не порадок!

Битый час я чистил драгунку. Затвор Ян разобрал и исправил. Потом пристал:

— Боевое оружы, оно против кого?

Я дернул плечом:

— Полезет кто, того и шарахну промеж глаз.

— Стидно! — укорил Ян, нахохлившись, — Рабочий юнош рассуждает как люмпен! — и взялся поучать: — Баржа — территория Республики, ты должен защищать ее от посягательств врага, внешнего и внутреннего. Полумиль оружы — держи крепко. Стреляй и помни: ты промах, тебя — нет…

Он закашлялся. Ян часто кашляет. Задыхается, хрипит, синюшняя бледность выступает на залитых слезами щеках.

Я вышел — надо сменить отца.

Во время вынужденной стоянки колесо удалось исправить, но выявилось, что машина барахлит. Еле плетемся.

Вон опять, настигая, какой-то пароход молотит плицами… А, рейсовый, пассажирский.

Белый двухпалубный щеголь, требовательно гудя, — уступите ему фарватер, — поравнялся с баржей. Идем рядом, бок о бок, сблизились настолько, что можно разобрать запахи с камбуза; бегавший с мячиком по палубе мальчуган неожиданно бросил мячик мне, и я успел вернуть его шалуну.

Успел и увидеть на капитанском мостике человека в тужурке и кожаной кепке… Урпин? Тут пароход взял правее и словно заслонился дымом из трубы.

— Папа, — крикнул я отцу. — Дядя Костя!

— Какой Костя? — отозвался отец.

По его глазам читалось: мой вопрос он хорошо понял, дядю Костю из Котласа видел.

— Ладно, проехали, — пробормотал я.