Андрей Гришин-Алмазов - Несчастливое имя. Фёдор Алексеевич

— Батюшка-государь, я хочу имети свою конюшню.

— Фёдор, сын, я так рад улыбке на твоём лике, почитай, што у тебе уже ести конюшня.

С радости Иван Хитрово был пожалован царской шубой, и Алексей Михайлович пригласил всех ближних бояр и патриарха к царскому столу в честь решительного поступка своего сына. Патриарх Иосафат Второй благословил пищу, садясь рядом с царевичем:

— Благодать Божья нынча посетила тебе, Фёдор, верю, со временем из тебе выйдит благоверный государь, защита отечества, опора православия. Тока с благословения Божьего можно сесть на лютейшее необъезженное животноя и остаться живу, — произнёс он, гладя Фёдора по голове.

— Да, еветейший отец. — Фёдору хотелось сменить разговор, поэтому он спросил: — А почему апостолов пишут на арках и сводах?

Патриарх важно расправил бороду:

— Арки похожи на мосты — апостолы также являются мостами между нами и Христом — Богом нашим. Это им Он сказал: «Идите и проповедуйте Евангелие всему миру». На стенах же обычно изукрашивают события из жизни Христа, Богородицы, святых, евангелийские притча. Ты ведь любишь читать книги? Так вот, храм — это тоже книга, Библия для не ведающих книжную мудрость, то есть для тех, кито не умеет читати.

Патриарх, раскрасневшись, продолжал рассказ, радуясь возможности показаться царевичу велеречивым и мудрым. К ним подсел окольничий князь Приимков-Ростовский, глава Ростовских князей, ярый почитатель старины, и отвлёк разговор на себя, заведя речь с патриархом на церковнославянском языке, чем обрадовал царевича, который незаметно подвинулся ближе к боярину князю Воротынскому.

— Князюшка, можеть, уйдём отседа? — прошептал он на ухо.

— Как укажешь, государь-царевич, токма блюдо грудиночки постненькой с собою возьмём. Да и царь новый указ объявить хотел, надо бы послушать.

— Я ево тебе и так поведаю. Татарских мурз и мордовских панков, кои приняли православие, велено писать князьями и приравнивать к исконным русским князьям.

Большой кусок грудинки выпал из-за рта князя.

— Мордовских панков приравнять к исконным русским князьям — бесчестье всему боярству.

— А што ты желал посля набора мово двора из одних удельнокняжих родов. Я предрекал, батюшка не забудет тябе ентова.

Царевич встал и постарался незаметно уйти из трапезной. Воротынский, понурившись, поплёлся за ним, оставляя последний холостяцкий пир царя Алексея Михайловича в самом начале. В полдень сильно упившиеся бояре вместе с царём отъехали в Коломенское. По дороге царь раскидывал обильную милостыню. А приехав в Коломенское, велел прорубить в Москве-реке проруби и искупал в ледяной воде семерых ближних дворян и бояр, коим потом за поругание чести были жалованы богатые дары. Боярин князь Троекуров, получивший песцовую шубу и золотой кубок, пожелал вторично искупаться сам, чем сильно развеселил царя.

Лишь на второй день двор вернулся в Кремль и приступил к подготовке царёвой свадьбы.

Двадцать второго января царь проснулся рано. В ногах сладко спал постельничий — полковник Полтев Фёдор Алексеевич, сильно постаревший за последний год. В красном углу опочивальни лениво потрескивал огонёк в лампаде перед образом чудотворца Николы Мирликийского. Алексей нехотя присел на кровати.

— К заутрене бы, что ли, ударили, — подумал он вслух, раздирая рот в судорожной зевоте и в то же время крестя его.

Через запотевшие окна скупо сочился в опочивальню рассвет.

Из мрака в углу показалась круглая, покрытая изразцами печь, на которой красовался украшенный золотом двуглавый орёл, сквозь сумрак проступил резной сундук, а затем лавка, крытая расшитым покрывалом. Алексей прилёг на ложе, перед ним пронеслось вдруг видение, как он шестнадцатилетним отроком был введён в эту опочивальню, где на вырезанном из морёного дуба ложе лежало тело его умершего отца. Стало страшно, и Алексей, вскочив, разбудил постельничего, тот спросонья уставился на царя.

— Што воззрился, порты давай.

Царь долго облачался. Сегодня был день его венчания, он второй раз заводил семью, на этот раз беря в жёны девицу на двадцать пять лет младше себя. Новые, расшитые рубинами бармы легли на его плечи поверх золочёных царских риз. Алексей посмотрел на себя в венецианское зеркало. Борода была подровнена ещё с вечера. Полтев, возжгя две толстых свечи возле зеркала, заново расчесал её. В глазах царя отражалась и радость и усталость одновременно.

За резными ставнями ударили к заутрене, и сразу же а Кремле всё ожило. Стрельцы в новых кафтанах с бердышами наперевес выстраивались вдоль стен. Вельможи всех разрядов и служб, разодетые в меха и бархат, заполняли площадь между дворцом и Успенским собором, и котором русские цари венчались на царство и сочетались семейными узами. За стенами Кремля строились стянутые в Москву рейтарские полки в польских кентушах и полки европейского образца в немецком платье. Всё перемешалось и пестрело таким разнообразием, какое возможно только на Руси: стрельцы, солдаты, рейтары, служивые казаки, татарские сотни. Полковник барон Брюс объезжал свой полк в боярской шубе, а подъехавший к нему рейтарский ротмистр Ермилов был и немецком накидном плаще и польских полусапожках. В ком было больше русского духа, не сказал бы и ярый старовер.