Андрей Гришин-Алмазов - Несчастливое имя. Фёдор Алексеевич

Отец Ефстафий окончил службу и начал причащать царевича. Фёдор молча проглотил просвирку, поднялся и вышел из маленькой комнаты и, не снимая праздничных одежд, опираясь на посох, проследовал в трапезную палату.

В честь нового года государь Алексей Михайлович дозволил Григорию Григорьевичу Ромодановскому, как старшему в роде, именоваться Ромодановским-Стародубским, но единственному, чем вызвал ссору между боярином князем Григорием и его племянником, боярином князем Юрием, который утверждал, что он почти равный с дядей по возрасту, является единственным сыном своего отца, в то время как его дядя был восьмым сыном. На ссору никто не обратил внимания.

Также объявили о том, что у царевича Фёдора теперь будет отдельный, собственный двор, что вызвало беспокойство среди бояр и стольников, переживающих за то, чтобы пристроить родственников, кои ещё не имели мест при дворе.

В трапезной было празднично убрано. Пиршие столы блистали золотой и серебряной посудой, переполненной всевозможными яствами. Слева от царского стола стоял стол, за которым сидели патриарх, митрополиты, архиепископы и епископы. Справа за столом сидели бояре и стольники.

Поправив на себе одежду, расшитую драгоценными каменьями, царевич вошёл в пиршескую залу. Все, кроме царя и патриарха, поднялись со своих мест. Медленно ступая, Фёдор подошёл под благословение патриарха, затем проследовал к царскому столу. Золотое блюдо с двуглавым орлом на дне, предназначенное лишь наследнику престола, дожидалось его. Народу было много, Алексей Михайлович любил многолюдные пиры. Фёдор присел на приготовленное ему кресло и огляделся вокруг. Он впервые присутствовал на столь огромном собрании знати, разодетой в честь торжества нового года. Горлатные шапки бояр были сняты и возвышались на лавках сзади сидящих. Отец настаивал на том, чтобы объявить Фёдора наследником, а тот всё ещё боялся дать согласие на это. Вон какая разряженная орава. Будут ли ему подчиняться?

В это время опьяневший стольник князь Григорий Оболенский пролил кубок с вином на своего соседа князя Гаврилу Мышецкого. Тот, не долго думая, вцепился в бороду обидчику. Оба только недавно по царёву приказу отсидели по две недели в тюрьме. Первый — за то, что заставлял своих холопов работать в воскресенье, а второй — за то, что купленных в солдаты вновь перепродавал дороже в холопы, спекулируя в Казённом приказе. Сидевшие рядом Сорокаумов-Глебов и князь Щенятев бросились разнимать противников, но князь Гаврила вцепился в бороду намертво. А напротив них Дмитриев-Мамонов, выделявшийся огромной блестящей лысиной, радостно потирал руки, стучал по плечу тощему, с козлиной бородкой Долгово-Сабурову и показывал на дерущихся, перстом. По мановению руки государя двое рынд отошли от царёва стола и направились к дерущимся. При виде топориков те сразу прекратили драку, сели смирно, злобно косясь друг на друга.

Фёдор ближе подвинул блюдо, подумав: «Они готовы сожрать друг друга. Так они сожрут и меня. Способен ли я стать государем и повелевать ими?»

Пир не отвлекал его, он продолжал думать о своём, не обращая внимания на возлияния отца и всех собравшихся вельмож. В девять лет у царевича не было ни одного друга-сверстника. Напоминая отца лицом, уже в этом возрасте он превосходил его в знаниях, но уступал в воле.

На царский стол подали блюдо с огромной красавицей белугой, запечённой в персиках, огромный кусок был отрезан и лёг перед царевичем. Уже насытившись, Фёдор через силу запихивал в себя еду, и Алексей Михайлович, внимательно посмотрев на сына и поняв всё, отпустил его.

Пир продолжался до поздней ночи. Яства и пития сменяли одно другое. С уходом патриарха и остальных церковников пригласили гудочников и царских скоморохов. Новый год начинался, как и год, и два, и три назад.

На Никольской шёл большой торг, продавали праздничные рубахи, кушаки, кафтаны, шапки. В лавке Андрея Алмазова торговали сукном, червчатой камкой, объярью [104] Объярь — плотная шёлковая ткань с золотыми и серебряными узорами. . Андрей, облачённый в купеческую однорядку, ругал своего приказчика:

— Ты должон нахваливать товар перед кажим, даже если он покупает всего один локоть сукна, пускай даже самого нестоящего, а не стоять истуканом. Ты должон уговаривать кажого проходящего, штобы он купил, даже не желая ентого. Ты должон...

Андрей осёкся. На противоположной стороне улицы в толпе в зелёном сарафане и повойнике стояла Алёна. Опухшие губа и бровь говорили о недавнем избиении мужем. Андрей непроизвольно пошёл в её сторону, оставив опешившего приказчика. Она повернула лицо, их взгляды встретились, и от неожиданности она вздрогнула. Андрей молча взял её за руку и потянул за собой. Она покорно последовала за ним, еле успевая переставлять ноги. Они поднялись вверх по Никольской к Кремлю.