Андрей Гришин-Алмазов - Несчастливое имя. Фёдор Алексеевич

Старуха умилённо пустила слезу, а затем в страхе перекрестилась. Андрей поспешил из подклети на двор. Боярыня Федосья уже стояла возле кареты.

— Ты это куда шаталси? — спросила озабоченно боярыня.

— А где был наш Иван — лишь портки да кафтан. Овии скачут, овии плачут! — прокричал Андрей и осклабился, выжидая.

— Божий человек, — произнесла боярыня, смотря на него. — Однако и тебе негоже в женском монастыре оставатися.

По её жесту те же два огромных холопа вновь схватили Андрея и впихнули в карету. Боярыня вошла следом, и карета, на этот раз медленно, выехала из ворот монастыря и поехала по улицам Москвы. Андрей сидел молча, рассматривая исподлобья отрешённый лик боярыни и сравнивая с радостным, живым ликом Богоматери, изображённым Фрязином. Когда они подъехали к дому боярыни, обоим бросился в глаза гарцующий на великолепном красавце коне возле ворот наездник. Одет он был красно, на ногах жёлтые сапоги с гнутыми носами. На приталенном зелёном кафтане золотые цветы, воротник стоячий, жемчугом расшитый. Шапка набекрень, подбитая соболем.

— Ну вот и двоюродный братец Михаил пожаловал, — как бы очнувшись, произнесла боярыня.

Михаил был сыном любимой тётки Морозовой Евдокии и знаменитого боярина Фёдора Ртищева. Убеждённый царедворец, в душе он всё же любил двоюродную сестру.

— Ты сяводня прямо павлин, — сильнее кутаясь в платок, произнесла боярыня, выходя из кареты.

— Для тово и живём, штобы сытно поесть да в хороше походить, — весело ответил царёв стольник.

— А рази Господь не завечал, што чревоугодие и гордыня великие грехи?

— Все мы грешники. Не согрешишь, не покаешься.

— У, язык твой без костей, и слушать тебе не хочу.

Боярыня направилась в дом. Михаил Ртищев спрыгнул с коня и, бросив узду холопу, последовал за ней. Андрей, видя, что никто не обращает на него внимания, направился вослед за ними. В покоях было не так жарко, как на улице.

— Я приехал тебя предупредить, сестра. Царь, патриарх, митрополиты — все недовольны. Дом твой — прибежище раскола святой церкви нашей. Смутьяны и хулители царские находят здеся кров и стол. По что о себе не думаешь?

— Пока жива буду, сирых и нищих не оставлю, и не уговаривай, братец. И от веры старой не откажусь.

— Коли о себе не думаешь, помысли о сыне, он же может лишиться места, кое ему по крови уготовано.

Михаил, жестикулируя, расхаживал из угла в угол.

— Я люблю более Христа Спасителя, чем сына мово, — ответила Федосья, спокойно смотря на Михаила.

— Смотри, накличешь беду на дом свой.

— Если сам Спаситель не побоялся на крест пойти во спасение рода человеческого, чема я, раба его последняя, лучше.

Михаил остановился посередине светлицы и трёхперстно перекрестился на икону в углу.

— Совесть моя чиста перед тобой, я тебя предупредил, — тихо произнёс он и с опущенной головой медленно пошёл из палат. Андрей проводил его взглядом.

— А прав Ртищев, долго таку её жизнь не потерпят. Крутицкий митрополит придёт во думу ко царю, будет бегать межу бояр, слюной брызгать в ярости, — прошептал он одними губами.

— О чём шепчешь, Божий человек? — неожиданно спросила боярыня, пристальней смотря на Андрея.

— О тебе, боярыня. Ты говоришь, старая вера. Когда шестьсот лет тому назад на эти земли прислали первого епископа ростовского, людишки местные требы клали идолам поганым. За слово Божье закидали они насмерть каменьями того епископа, а за волхвами шли, как ныне за тобой и протопопом Аввакумом. Патриарх Никон, говоришь, старую веру ломает. А разве не он вынес из Святой Софии Новгородской булавы идола того поганого Пирунища, кои там семь веков хранились? Рази не он послал монахов в Грецкую землю, от коей мы веру переняли, найти древние книги, чтобы знать истинные законы Божьи?

— Ты кто, пёс-соблазнитель? — Федосья в ужасе смотрела на Андрея. — Речи твои велеречивые.

— Ярыга Тайного приказа.

— А ежели я холопев кликну и во дворе тебе разложить велю?

— Ив этом христианское смирение?

Боярыня задумалась, затем, отвернувшись, расстегнула летник, вынула мешочек, из которого достала грамотку, и медленно начала читать:

— «У нас тута иногда не бывает и воды, а мы тем живём, почему же вы лучше нас, хотя и боярыня? Бог разостлал одно небо над нашими головами, разве не все мы равны, перед ним».

— Перед приходом Рюрика на Русь жители Белоозера собралися все вместя и перебили своих старейшин. Они тоже хотели быти равными, хотя Господу Иисусу Христу не молилися.